Потревоженная порывом ветра цепочка на трапе, ведущем к капитанскому мостику, жалобно звякнула и начала раскачиваться. Всю навигацию она самоотверженно стояла на пути любопытных подростков и расшалившихся взрослых, отважившихся прорваться к штурвалу и порулить. Но теперь, с окончанием туристического сезона, она покорно свисала, едва касаясь крючком ступеньки. За ненадобностью ею уже не пользовались – на судне осталась только дежурная вахта – и цепочка давно бы впала в спячку, если бы не задира-ветер. Он гнал тяжелые дождевые тучи над самым лесом, окаймлявшим реку и небольшую бухточку под названием Радость.
Очевидно, жаркими летними днями эти берега привлекали множество отдыхающих, а песчаный пляж, зеленые поляны, березовые рощи да красавец сосновый бор на высоком берегу действительно щедро дарили радость приезжим. Теперь же пейзаж был угрюмым и с названием не гармонировал.
Осень.
Редкие суда неторопливо проплывали мимо, они будто гордились, что еще работают, в то время как все вокруг готовилось к предстоящей зиме. Даже птицы исчезли. Вдалеке, там, где река разлилась на пару километров в ширину, виднелись разноцветные паруса. Похоже, любителей парусного спорта не так просто испугать плохой погодой, а вот это судно уже никуда не торопилось. Холодные ветра и дожди давно разогнали отдыхающих и рыбаков, прекратились и корпоративные вечеринки на борту, когда сотрудникам давали повеселиться подальше от любопытных глаз.
Октябрь.
В полдень хочется выбраться на верхнюю палубу и, найдя местечко для пластикового кресла, устроиться в нём. Как хорошо думается в это время! Прохладный ветер заставляет поплотнее укутаться в одежду, но не в силах прогнать в каюту. В глубине души просыпается тот, кому нравится шум ветра, плеск серых волн о борт раскачивающегося судна и кажущееся одиночество. Появляется желание встать к штурвалу и, широко расставив ноги, слиться с палубой, вздрагивающей от ударов волн, а солёные брызги будут сохнуть на ветру, так и не успев скатиться каплями по мужественному лицу.
Романтика.
Ветер будто услышал эти слова и так рванул облака, что они, зацепившись за верхушки сосен, порвались. В образовавшуюся прореху хлынул яркий солнечный свет. Пришлось зажмуриться, ощущая сначала лицом, а потом и всем телом приятное тепло. О это щедрый подарок! Летом он остался бы незамеченным, но сейчас каждая клеточка ощущает прикосновение забытого тепла. Лишь потерявший знает, что искать. Нахлынули воспоминания. Лавина эмоций врывается из только что ушедшего лета: жара, купание, игры на пляже, холодное пиво с друзьями, безумие дискотек, знакомства, флирт, романтический ужин при свечах, переходящий в завтрак в постели. Мелькают лица, будто ветер перелистывает забытый на скамейке глянцевый журнал, оставляя в душе чувство неудовлетворения.
Жажда.
Она преследует, заставляя совершать необдуманные поступки. Как ненасытное чудовище, подгоняет, требуя всё новых жертв, а горячая кровь струится по жилам, разнося наркотик необузданных желаний. Впрочем, это свойственно только жаркому лету. Холодный октябрь располагает к размышлениям, удостаивая всё наспех пережитое лишь горькой усмешкой. Ветер уже опомнился и латает прореху: рваные бледно-серые лоскутки пытаются закрыть солнце. Но он торопится, и в этой спешке еще несколько минут забытое тепло дарит настоящее наслаждение. Обилие не ценится, оно безрассудно, безоглядно транжирится, и, лишь когда оно исчезает бесследно, а рука судорожно шарит в пустоте, приходит отчаяние. И вместе с ним странный вопрос – зачем. Говорят, что перед смертью также за несколько секунд вспоминается вся жизнь. Наверное, это для того, чтобы человек сам себе ответил, зачем всё это. Впрочем, короткий всплеск осеннего солнца – это ещё не смерть, скорее всего, это предупреждение. Осталось совсем немного, но как это дорого. Осознавая, что надолго, ну, не навсегда, но очень надолго, скроется солнце, унося тепло и надежду, начинаешь взахлёб впитывать его, ценя без меры каждую капельку. Это… это просто…
Блаженство.
Оно растекается по всему изголодавшемуся телу приятной волной, наполняя душу утерянной радостью. Пусть впереди холода и метели, но этот последний миг тепла запомнится на всю жизнь. Позже, когда реку покроет толстый лёд, я приду сюда, проваливаясь в сугробах по пояс, чтобы ещё раз вспомнить этот сладкий миг. Наверное, поздняя любовь тем и дорога нам, что она может быть последней, что уже никогда-никогда не встрепенётся сердце и не защемит от одной мысли о дорогом человеке. Впрочем, о чём я? Это всего лишь от порыва ветра жалобно звякнула цепочка, намекая, что путь открыт. Это ещё не колокол.
Помню, как Вовчик появился в нашем клубе. Сначала, нагнувшись, чтобы не зацепить дверной проём, в зал вошла дородная дама средних лет. Крупное загорелое лицо, очевидно, давно привыкло к вниманию окружающих и не выражало никаких эмоций. Осмотрев спортзал с высоты птичьего полёта, она быстро определила во мне тренера и властно поманила рукой. Движение огромной ладони под потолком быстро привлекло внимание младшей группы, и все, как по команде, повернулись. Мне не оставалось ничего иного, как объявить минутный перерыв и подойти к даме. Её лицо озарилось приветливой улыбкой, блеснув такими великолепными зубами, что у меня промелькнуло в голове: «Есть женщины в русских селеньях». Без лишних слов она извлекла прятавшегося за её спиной пацана, чем-то похожего на слонёнка. Кто-то из моих учеников узнал его и хихикнул. Вовчик залился румянцем и насупился. Без слов было ясно, что он растёт в «женской» семье, где и мама, и бабушки, и тёти, и сестры, и их знакомые – все с любовью относятся к доброму мальчику, но в школе и во дворе он является постоянным предметом насмешек и дежурных острот. Скорее всего, после очередного инцидента состоялся семейный совет, где в непростой борьбе победили прогрессивные идеи образования. И мама решилась исправить ситуацию и отдать Вовчика на воспитание «в мужскую среду». Мы быстро решили все формальности, и в клубе карате появился новый ученик.
На следующей тренировке в последнем ряду начинающих возвышалась фигура Вовчика. Очевидно, вся семья снаряжала добра молодца в поход. Сшитое из стареньких простыней кимоно было отутюжено и украшено вышитыми иероглифами, расписной пояс опоясывал солидный живот, а потёртые кожаные перчатки говорили о серьёзности намерений. Стоявшие рядом первоклашки то и дело оборачивались на него с открытым ртом, бойцы постарше снисходительно улыбались, а девчонки, стреляя глазками, еле сдерживались от смеха. Яркий румянец на лице Вовчика только подчеркивал сменяющие друг друга выражения растерянности, сомнений и отчаяния. А когда началась разминка, гулкий топот его прыжков эхом разносился по всему додзё, стараясь сбить всю группу с ритма. Как мог, я исправлял ситуацию, но не акцентировал внимание, исходя из принципа, что каратэ это, прежде всего, победа нам собой, над своими слабостями. А двадцатилетний опыт преподавателя подсказывал мне, что именно из таких увальней вырастают самые преданные ученики.
Поначалу Вовчик больше напоминал макивару, чем бойца. Неуклюжие движения, невнимательность, отсутствие растяжки стали предметом постоянных шуток. Он обливался потом, кряхтел, как старый дед, а когда кто-нибудь из ребят, проводя атаку, резко останавливал пятку перед носом Вовчика, демонстрируя отличную технику, он закрывал глаза и скрещивал руки на груди, всем своим видом говоря, что согласен на всё, только не больно. Приходилось больше уделять внимание не столько его технике, сколько его внутреннему миру. И судя по его доверчивому, открытому взгляду, брошенные зёрна ложились на благодатную почву.
Многие спортивные тренеры проводят очень жёсткий отбор учеников. С огромным упорством они ищут «своих» среди подростков. И, если повезёт найти, выращивают звёзд. Но спорт – изобретение западной цивилизации. Европейцу трудно понять, зачем совершенствовать своё мастерство в рисунках на мокром прибрежном песке или оттачивать каллиграфию, изображая водой иероглифы на горячем камне. Возможно, загадочная русская душа своей открытостью и готовностью сострадать гораздо ближе к восточной духовности, чем западный практицизм. А может быть, в додзё собирается больше приверженцев «процесса», чем «результата», и они готовы бесконечно совершенствовать свою душу и тело, оттачивая боевое искусство. Ибо только опасность и близость смерти на острие заставляет мобилизовать все человеческие ресурсы. Так или иначе, но традиционные школы каратэ не ставят никаких ограничений для новичков, но имеют очень жесткие правила для учеников. «Путь самосовершенствования», а не «медаль» является ключевым словом.
Когда третье кимоно разошлось по швам от пота на могучей спине Вовчика, он уже «сидел в шпагате» и не закатывал глаза от испуга. Раньше всех влетал в раздевалку перед тренировкой и последним выходил из зала. Падал без сил при отжиманиях и снова поднимался на дрожащих от усталости руках. С завидным упорством он учился не сдаваться. По-прежнему над ним подшучивали, щипали и толкали, а в короткие минуты отдыха или в шутливых эстафетах на нем гроздьями висели младшие и топтались ровесники. В любую стужу и снегопад Вовчик первым протаптывал дорогу к двери спортзала, и я не помню, чтобы он болел, уезжал в отпуск или отпрашивался на дискотеку. Что-то родилось и крепло в его душе. Однажды наш клуб проводил «открытый ковер» – когда на тренировку приглашались ученики других школ и в неформальной обстановке мерились силами. Это проходило как обычное занятие, но желающие могли проверить себя в борьбе не с товарищем, все особенности которого они знали, а – с незнакомцем. Родные стены помогали, а отсутствие официоза городских или областных соревнований позволяло сделать первый шаг проще. В такой ситуации пары составляются не по жеребьевке, и я часто использовал фактор неожиданности, когда партнеры в поединке неравноценны. Это мог быть сильный и новичок, высокий и малыш, парень и две девчушки. Скорее, они преодолевали психологические барьеры и учились вести бой в нетривиальной обстановке, чем обязательно побеждать. Заранее планов никаких не было, больше это походило на игру, импровизация доставляла удовольствие и ученикам, и мне. Выбирая очередную пару, я встретился взглядом с Вовчиком – он не отвёл глаза в сторону, как прежде, а спокойно смотрел на меня. Я рискнул, поставив передним ним в кумитэ красу и гордость школы – чемпиона Стаса.
Посмеиваясь, он начал кружить в танце вокруг Вовчика, выбирая что-нибудь эдакое из своего богатого арсенала. Неожиданная подсечка и фиксирующий удар припечатали Стаса к полу так стремительно, что никто не понял, что же произошло. Растерянным взглядом Вовчик посмотрел на меня, всё еще не веря в случившееся. Стас не растерялся и с наигранным благородством похлопал Вовчика по плечу, показывая всем своим видом, что подставился специально. Но глаза его так холодно посмотрели на противника и после команды «хадзимэ» на Вовчика посыпался такой град нешуточных ударов, что я насторожился. Все притихли, наблюдая за стремительно нарастающим поединком, давно перешагнувшим дружеские рамки. Стас выстреливал одну комбинацию за другой, делая атаки всё более жёсткими. Он теснил Вовчика в тот угол зала, где сидели девчонки, в надежде эффектно завершить бой и реабилитироваться. Был слышен только шорох кимоно и звуки блоков, отводящих удары. Внезапно Вовчик провел такой красивый круговой мавасигери, так чисто коснулся левой щеки Стаса подъёмом своей стопы и так изящно ушёл в сторону, что в опустившейся тишине эхо его «кийя» долго металось от стены к стене ошеломленного зала. Это была чистая победа.
Весь вечер мы долго обсуждали короткий поединок и не раз возвращались к нему позже. Только Вовчик пришёл на следующую тренировку прощаться – сказал, что добился, чего хотел, а дальше у него другие планы. Прерывисто вздохнув, поклонился додзё и ушел. По его спокойной и уверенной походке я понял, что в его жизни это был первый и последний бой.
О проекте
О подписке