Александр I

Он сдесь бывал, еще не в галифе,
В пальто из драпа, сдержанный, сутулый,
Арестом завсегдатаев кафе,
Покаончив после с мировой культурой,
Он этим как-бы отомстил, не им,
Но Времени...
"Одному тирану" Бродский

Александр Павлович тираном не был и осанка у государя превосходная, и уж конечно, драповых пальто не носил - только шинели, тончайшего английского сукна. А главное - никого из завсегдатаев этого кафе так и не арестовал. Вот вы знали, что Александр Христофорович Бенкендорф докладывал августейшему тезке о заговоре за четыре года до восстания декабристов? Отчего император, зная, не принял упреждающих мер? История не терпит сослагательного наклонения, но пресекли бы вовремя арестами и/или ссылками, глядишь - не случилось бы восстания Декабристов, они не разбудили бы Герцена, он не развернул агитации и вся революционная машина, не получивши угля в топку, заглохла бы.

Ты что же, против революции? Конечно, я за эволюцию, революция пожирает своих детей и ведет к худшей тирании, чем та, против которой была направлена - замечено давно и не мной. Однако вернемся к нашему герою. Россия не знала царя, более любимого народом, чем Александр I. Государь-батюшка, Красное Солнышко; освободитель земли русской от супостата Буонапарте; он и после смерти ("Всю жизнь свою провел в дороге. Простыл и умер в Таганроге" Пушкин) тотчас сделался героем апокрифа о тихом отречении, дабы молить Господа под видом святого старца Федора Кузьмича за всех нас, грешных.

Так почему все-таки не обезглавил заговор, зная о нем? О том и написан сей отменно скучный, с трудом читаемый, невыносимо сентиментальный, удручающе подробный на полтыщи страниц роман. О мести Времени, только не о человеке, отмстившем времени, а с точностью до наоборот, о времени, отомстившем человеку. По версии Мережковского, Александр I, ратовавший в юности за права, свободы и вольности, спустя четверть века совершенно стал частью государственной машины подавления; отрекся, придавленный бременем власти, от прежних убеждений; предал вверенную державу в руки монстра Аракчеева. А свои дни посвятил, большей частью, рефлексиям по поводу отцеубийства и мыслям о том, что, вправе ли я наказывать этих молодых людей за то, в чем пример сам подавал, будучи молод?

Может так оно и было, нам с вами не попасть в то время, те обстоятельства и не облачиться в царственный порфир, чтобы составить совсем уж точное впечатление. А может Дмитрий Сергеевич спроецировал на фигуру героя собственные проблемы взаимоотношений с отцом, что представляется весьма вероятным. Но так или иначе, роман есть и это портретная галерея с подробно (иногда излишне подробно) описанным извилистым внутренним миром и биографическими обстоятельствами большинства ключевых политических фигур того времени.

И это энциклопедия всевозможных сект и ересей, буйным цветом расцветших в тогдашней атмосфере религиозного либерализма. Позиция царя: "Лучше, чтобы молились каким бы то ни было образом. нежели вовсе не молились" обеспечила бесперебойный приток иностранных проповедников всех толков, да и собственные голову подняли. Герой, глазами которого читатель следит за происходящим - князь Валериан Михайлович Голицын, фигура, идеально подходящая на роль наблюдателя, вовлекаемого во многие, порой диаметрально противоположные группы.

По праву рождения и в силу детской влюбленности в Софью Нарышкину (единственную выжившую дочь императора), он близок к царской семье; проведенные за границей годы способствовали либерализму убеждений; вхожесть в круг высшего офицерства привела в ряды заговорщиков. а духовные искания провели через многие эзотерические круги. К достоинствам книги можно отнести чрезвычайно подробную хронологию заговора, почти протокольную точность заседаний. К недостаткам - нудность и нехороший, воля ваша, язык, приводящий на память Сологуба, но не Брюсова.
Пожалуй, еще одно. За деревьями не видно здесь леса, молох государственной власти, глубокая порочность (или наоборот, единственная приемлемая для России форма правления - докажите мне это и я. возможно, соглашусь) самодержавия остается за рамками восприятия. Тонет в бесконечных подробностях этого масштабного сочинения.

Когда он входит, все они встают
Одни по службе, прочие от счастья.
Движением ладони от запястья
Он возвращает вечеру уют.

Признаться, не самая характерная для меня ЖЗЛ-ка: в этой серии меня, как правило, интересуют биографии революционных и политических деятелей первой половины XX столетия, а тут – жизнеописание «царя-ампиратора» начала XIX-го! Однако герой книги, один из самых загадочных правителей России позапрошлого века, оказался небезынтересен и мне. С одной стороны, Александр I Павлович – победитель Наполеона и освободитель Европы, симпатизировавший республиканизму и выступавший против реставрации монархии во Франции, с юности мечтавший об освобождении крестьян, всеобщем «усчастливлении», чтобы всё было «благополучно, смирно, тихо», и конституционно-президентской России с завистливой оглядкой на Соединённые Штаты. На другой чаше весов – причастность к отцеубийству, аракчеевщина и доведение страны до революционной угрозы, вылившейся в восстание декабристов. Боязнь царского бремени – и в то же самое время – жажда власти и участие в заговоре против собственного отца. Учитывая сосредоточенность автора на столь интригующих вопросах, всё было бы просто замечательно, если бы не его стиль – велеречивый, многословный, путанный. Это не биографическое исследование в привычном для серия «ЖЗЛ» смысле, а нечто среднее между эссеистикой и беллетристикой (недаром первая и последняя части книги озаглавлены как «роман воспитания» и «роман испытания»), со множеством вставных сюжетов и календарных сводок. Для того, чтобы хоть как-то продвигаться в чтении данного опуса, частенько приходилось пробегать его глазами по диагонали, за пышностью фраз пытаясь уловить их смысл. По итогу столь интересный герой толком не раскрыт: перелистываешь последнюю страницу – а ясного представления о его личности и месте в истории у меня так и не сложилось... Гораздо лучше здесь рассказано о второстепенных персонажах – домашней трагедии Аракчеева, разразившейся с убийством Настасьи Минкиной; создании имиджа мудрого народного полководца для Кутузова; взаимоотношениях государя с матерью, братьями Константином и Николаем Павловичами, Сперанским, Голицыным, Карамзиным и другими великими современниками. Надбавил книге очков лишь за последнюю сотню страниц, где автор разбирает все «за» и «против» легенды, что мечтавший о вольной жизни частного человека император на самом деле не скончался в Таганроге – он инсценировал собственную смерть накануне неизбежного восстания и, перевоплотившись в старца Феодора Козьмича, замаливал свои грехи в Сибири. Поэтому, мол, Николай I запретил открывать гроб брата, а когда в 1920-е годы гробницу всё-таки вскрыли, она оказалась пуста. Даже если это лишь милый русскому сердцу миф, схожий с чудесным спасением великой княжны Анастасии Николаевны, личность Феодора Козьмича не становится от этого менее притягательной и загадочной. Такое чувство, что автору было гораздо интереснее рассказывать о нём, нежели о заглавном герое книги.

Книга вычурная, бессвязная, к тому же написана в жанре эссе, - то есть, не затрудняя себя последовательным изложением биографии Александра Первого, автор велеречиво и охотно делится с читателем своими взглядами на различные явления: события девятнадцатого столетия, исторические фигуры, яркие и не очень; и уж заодно – касается прочих общечеловеческих проблем. При этом он, как правило, ссылается на второстепенные источники, игнорируя основные документы и работы по избранной теме, что заставляет усомниться в его компетентности.
Разумеется, писатель свободен в выборе формы и стиля, но поскольку книга издана в серии ЖЗЛ и на ее обложке значится имя Александра Первого, то читатель вправе ожидать чего-то более привычного или хотя бы более последовательного.
Не могу сказать, что книга вовсе лишена интереса, но рекомендовать ее кому-нибудь я бы воздержался. Специалиста она несомненно будет раздражать своей необязательностью и приблизительностью, любитель вряд ли почерпнет в ней нужную информацию.
К.Ш.