Глава шестая
На верблюдах в Германию

К возвращению Анны и Евпраксии в Киев все переговоры со сватами были закончены. И посланцы уже с нетерпением ждали день и час отъезда на родную землю. Им оставалось ждать недолго. И на другой день после первого июньского праздника дня Святой Троицы под торжественные перезвоны всех киевских храмов княжна Евпраксия, ее жених и их свита в сопровождении полусотни воинов покинули Киев. Прощание Евпраксии с матушкой и батюшкой было трудным. Она много плакала и просила:

– Родимые, не отдавайте меня в чужую землю. – На сердце у нее было тяжело, томило предчувствие. – Я там сгину, как в неволе, – причитала она.

– Не можем мы того исполнить, не можем. Нет возвратного пути, – уговаривал дочь князь Всеволод. – Да и ты сама выбрала свою судьбинушку. Что же теперь роптать?!

Княжна вспомнила сватовство и сказанное ею «Да, батюшка, согласна» и перестала плакать.

– Простите, родимые, страх одолел меня.

…И вот уже по лесным дорогам Западной Руси, по пути великого князя Владимира Красное Солнышко, который ровно сто лет назад шел здесь дружиной вразумлять непокорных белых хорватов, двигался невиданный в западных землях караван. За полусотней всадников, за дорожными крытыми колесницами мерной поступью шли пятнадцать двугорбых верблюдов. Свои гордые головы они держали высоко и не замечали окружающих их лесов, словно они для них не существовали. Всего полмесяца назад они паслись в степях Левобережья Днепра, а еще осенью прошлого года были достоянием половцев. Алчные степняки отправились на Русь с разбоем и гнали с собою стадо верблюдов, дабы увезти на них добычу – корзины с малыми детьми. Но половцам давно уже не удавались разбойные набеги на Русь. Каждый раз по воле Божьей вставала на пути врага дружина храброго Владимира Мономаха. После великого князя Святослава Игоревича не было на Руси другого такого отважного и умелого воеводы. Князь Владимир нападал на степняков всегда неожиданно: то ли в ночь, то ли с тылу, а случалось, и на становища в глубине половецких степей, где его не ожидали. Так было и прошлой осенью, когда половцы отважились погулять по Черниговщине, где Мономах стоял на уделе.

Князь Владимир перехватил половцев на реке Сейм. Одолев его выше половецкого становища, он зашел степнякам за спину, ночью выслал вперед пластунов, они сняли дозорных. В тот же час воины Мономаха напали на орду и, не дав врагу опомниться, погнали его в Сейм. Сеча была жестокой, у Владимира было на то право, потому как половцы в третий раз нарушили мирный договор. К утру пятнадцать тысяч русичей расправились с двадцатитысячной ордой половцев, одних посекли мечами, другие утонули в бурных водах Сейма. Лишь немногим удалось спастись бегством. В этой сече русичи добыли больше десяти тысяч коней, сотни половецких кибиток и двести двадцать верблюдов.

И теперь пятнадцать из них степенно шагали по лесным дорогам Руси в не ведомую ни им, ни большинству путников Германию. Была середина лета, светило жаркое солнце. Но лес скрадывал зной и даже веял прохладой. На спинах у верблюдов покачивались тюки с поклажей. В них княжна Евпраксия увозила свое приданое. Ей могли бы позавидовать все европейские королевы. Ни одна из них, кроме княжны Анны Ярославны, не приносила в королевский дом такого богатства, с каким ехала в дом маркграфа Штаденского княжна Евпраксия. Немецкие хронисты той поры писали, что «дочь русского царя пришла в эту страну с большой помпой, с верблюдами, нагруженными роскошными одеждами, драгоценными камнями и вообще несметным богатством». Не так уж много, но весомо сказано было в немецких хрониках. Удивлению же очевидцев не было предела, когда маркграф Генрих и его невеста появились на германской земле. Поначалу многие говорили, что это прибыл из восточных стран караван торговцев. И в каждом городе жители ждали, что «купцы» вот-вот снимут с верблюдов тюки и начнут торговать диковинными товарами. Но нет, «купцы» так и не распаковали тюки, чем разочаровывали горожан.

Но не только удивление и разочарование витали вокруг каравана. Корыстной и злой зависти тоже нашлось место. И одним из больших, корыстных завистников оказался сам император германский Генрих IV. Он ни на один день не забывал о маркграфе Штаденском, который вопреки его воле уехал на Русь. Вскоре же на восточном рубеже Германии появились люди императора и ждали там, когда маркграф Штаденский вернется с невестой в свою Нордмарку. Он был еще на землях Польши, когда в маленький городок Эрфурт, где находился в это время Генрих IV, умчались гонцы, дабы уведомить императора о движении маркграфа.

Едва получив долгожданное известие, император покинул замок Эрфурт и в сопровождении двадцати воинов и нескольких придворных вельмож и оруженосцев помчался в город Мейсен, чтобы там осуществить задуманный тайный план. Он успел добраться до Мейсена раньше маркграфа, занял на центральной площади дом и распорядился, чтобы бургомистр, полицмейстер и городские стражники произвели досмотр «товаров», ввозимых маркграфом в Германию.

Ждать пришлось почти сутки. Лишь на другой день послеобеденной порой на площади Мейсена появился необычный караван. Поглазеть на него собрались все горожане. Император, который стоял у окна за шторой второго этажа богатого дома, даже рассердился. Он не ожидал, что площадь заполонит толпа людей. Но вот появились бургомистр, полицмейстер, полицейские. Подошли к маркграфу, который вышел из дормеза.

– Ваша светлость, нам надлежит досмотреть ваши товары, – заявил полицмейстер.

– Чья это воля, обыскивать меня? – спросил Генрих Штаденский.

– Это воля императора, и она превыше всего, – ответил важный бургомистр.

– Но я помню, мой батюшка маркграф Удон Штаденский говорил, что такого закона в германской империи нет.

– Закон для нас – слово императора, – грозно возразил полицмейстер.

Молодой маркграф, еще не окрепший духом, боялся императора. Но еще больше его страшил позор, которому он подвергнется, ежели допустит императорский произвол. Он осмотрелся и увидел сотни любопытных глаз горожан, которые с нетерпением ждали, чем обернется стычка императорских слуг с могущественным домом маркграфов Штаденских, коих уважала вся Северная Германия и которые были известны всей державе своей гордостью и отрицанием императорской власти. Пока горожане были на стороне маркграфа, и он понял, что этим нужно дорожить. Однако на многих лицах Генрих видел иронические улыбки и сомнение, что сей «колодезный журавль» возразит императору.

– Сей длинный сынок не похож на батюшку маркграфа Удона. Ему ли встать против рыцаря! – рассуждал почтенный горожанин.

– Матильду Тосканскую, тетку маркграфа, крикнуть бы сюда, – заявил бойкий молодой купец. – Она бы в шею погнала всех полицейских.

Наконец маркграф собрался с духом, сказал бургомистру:

– Ежели ты, господин, выражаешь волю императора, то иди и скажи ему, что все эти «товары» есть достояние дочери великого князя всея Руси книжны Евпраксии, моей невесты.

Бургомистр оказался глух к доводу маркграфа. Он твердил свое:

– Я должен исполнить волю императора, коя превыше всего. Раскрой тюки, или я возьму тебя под стражу.

Князь Вартеслав, который стоял чуть в стороне, услышав угрозы бургомистра, встал рядом с маркграфом и взялся за меч.

– Дерзкий, ты ищешь ссоры. Я остановлю тебя мечом! Иди и передай императору, как сказано: за спиной княжны Евпраксии стоит великая Русь.

Бургомистр знал, где император. И он чувствовал спиной его гневный взгляд. Так и было. Генрих IV стоял у окна и метал молнии. Наблюдая за тем, что происходило на площади, он понял, что полицейских сил не хватит, чтобы завершить произвол. Понял и то, что горожане, и прежде всего знать, осудят его за насилие над молодым маркграфом Штаденским. Осудят еще и потому, что неожиданная смерть маркграфа Удона, по мнению многих немцев, была на совести императора. И теперь Генрих IV торопливо думал о том, что предпринять. У него уже пропала жажда увидеть невесту маркграфа, и он счел разумным освободить от досмотра достояние княжны россов. Но алчность императора и скудное состояние казны толкали его на насилие.

Жажда завладеть сокровищами княжны была подогрета воспоминанием. Случилось же такое с ним семь лет назад, когда в его руках оказалось немало золота и драгоценностей россов. Разница лишь в том, что тогда они достались ему без насилия. Да, был обман, да, его мучила совесть, но что значат эти грехи, если в твоих руках оказывается огромное богатство? Тогда на престоле в Киеве сидел великий князь Святослав, отец вон того княжича Вартеслава. Святослав коварно отнял престол у своего брата князя Изяслава. Изгнанный большой силой из Киева, Изяслав бежал в Польшу искать защиты у короля Болеслава. Он наградил польского государя драгоценностями, золотом и попросил у него войска изгнать Святослава с престола. Хронисты записали тогда: «Но Болеслав уже не хотел искать новых опасностей в России и указал путь от себя». Изяслав попытался вернуть свои сокровища, но тщетно добивался. Болеслав изгнал его из Кракова. И тому ничего не оставалось, как искать помощи в Германской империи.

Стояла глубокая осень, день и ночь шли дожди, иной раз со снегом, но Изяслав с немногими воинами упорно шел в город Майнц, где была резиденция императора. В пути он разыскал брата княгини Оды, трирского духовного чиновника, пробста Бурхарда, и тот пообещал представить князя императору. Генрих IV умел быть любезным и встретил Изяслава с распростертыми объятиями. Когда же выслушал исповедь великого князя, заявил:

– Я сделаю все, чтобы вернуть тебе, великий князь, законную и Богом данную корону.

Изяславу показалось, что Генрих сдержит свое слово. Он еще не знал, что у императора нет сил и возможностей повлиять на Святослава. Близкий к отчаянию, Изяслав поклялся быть данником Германии, ежели Генрих прогонит Святослава из Киева. В порыве благодарности Изяслав отдал Генриху оставшиеся у него сокровища. Это были прекрасные золотые кубки и братины, драгоценные женские украшения, византийские монеты, меха, которые ценились выше золота.

У Генриха дрожали от жадности руки, когда он перебирал так легко доставшееся ему богатство. Легко потому, что он и не думал исполнять своих обещаний. А для того чтобы избавиться от угрызений совести, послал в Киев того самого пробста Бурхарда, сказав при этом:

– Ты припугни похитителя трона, скажи, что приведу в Россию несметное войско и расправлюсь со злодеем.

Посол Бурхард явился в Киев, передал Святославу все, как велел Генрих, но и свое добавил, злясь на государя за то, что не отблагодарил его за полученное богатство, не порадел перед майнцским архиепископом о повышении в сане.

Святослав, Ода и Бурхард сидели в трапезной. Сестра угощала брата вкусными явствами, медовухой. Он же сказал Святославу:

– Тебе, великий князь, нет нужды верить угрозам германского императора. Он лишь чудом держится на престоле. Да близок день, когда будет низвергнут. Северные князья хотят иного государя.

Бурхард, очевидно, хорошо знал обстановку в империи той поры. Спустя два года после его поездки в Киев князья Германии, испытывая враждебные отношения к Генриху IV на своем съезде 1077 года в Форхгейме, низложили его. И только чудом почти через два года со дня низложения он вновь обрел корону императора.

И вот златолюбец стоял у окна, жадным взором пожирая караван княжны и думая о том, как захватить его без ущерба для своей чести.

Но в это время случилось то, чего император никак не ожидал. Из дормеза легко выскочила, как догадался Генрих, княжна россов и побежала к стаду верблюдов, что-то сказала погонщикам и так же быстро вернулась в дормез. Чем после ее слов занялись погонщики верблюдов, император не заметил, не до них ему было. Большой ценитель женской красоты, он увидел в юной княжне то, что со временем обязательно превратит ее в прекрасную даму. Однако насладиться ее видом императору не удалось. Она промелькнула перед ним, как солнечный луч, и скрылась. А в это время на площади раздался низкий трубный рык, заставивший замереть в страхе всех горожан. Вслед за этим одиноким рыком раздался громоподобный рев. Казалось, ревели не пятнадцать верблюдов, а сотни зверей. И на площади поднялась паника, горожане разбегались в разные стороны, ломились в узкие улочки. Толпа подхватила всех стражей порядка, бургомистра и с криками ужаса унесла их с площади.

Не задержался на площади и караван россов. Под рев верблюдов он тронулся к западным воротам города и вскоре скрылся. Площадь опустела. Генрих распахнул окно и, сжимая кулаки, со злостью смотрел вслед уходящему каравану. За его спиной стоял маркграф Деди Саксонский.

– Мой государь, какой ужас! Как они посмели? – сказал он равнодушно.

Однако равнодушие маркграфа прорвало плотину терпения императора, он закричал на своего фаворита:

– Это ты со своим благодушием виноват в том, что мы их упустили! Вели немедленно седлать коней! Я догоню этого длинного маркграфа в чистом поле и там уж поговорю с ним!

Деди знал характер своего государя и быстро остудил его пыл.