© Зиновьева О.М., 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

Предисловие к русскому изданию

До сих пор социальный строй западных стран определяется как капитализм по его экономической основе и как демократия по его политической системе. Я считаю, что это определение не соответствует реальности. Не соответствует не в том смысле, будто на Западе уже нет капитализма и демократии, – они тут есть в изобилии, – а в том, что реальный социальный строй западных стран не сводится ни к капитализму, ни к демократии. Эти явления вообще приняли тут такой вид и заняли такое место, что считать их определяющими признаками западного общественного устройства – значит игнорировать его реальную сущность и ориентировать на идеологически тенденциозное и в конечном счете ложное его понимание.

Я называю социальный строй западных стран западнизмом, вестернизмом, не вкладывая в это слово никакого иного смысла, кроме того, что это есть название не западных стран вообще, а лишь их социального строя. А что из себя этот строй представляет, это должно выяснить беспристрастное научное исследование.

В результате моего анализа западнизма я пришел к выводам, которые в двух словах можно резюмировать так. С точки зрения социально-экономической западнизм стремится к созданию гарантированных должностей и Доходов для представителей тех видов деятельности, которые не являются непосредственными производителями материальных ценностей и услуг, и к усилению частного предпринимательства как самого эффективного средства принуждения людей к трудовой деятельности и повышения производительности ее. При этом частное предпринимательство не связано необходимым образом с частной собственностью. Оно может быть таковым даже в том случае, если в деловой сфере не останется ни одного частного собственника, являющегося юридическим субъектом предприятия. В сфере социально-политической западнизм стремится к усилению недемократического аспекта системы власти и управления, к усилению роли государственности, к введению недемократических элементов в систему власти и к превращению демократии в средство манипулирования массами и в камуфляж для тоталитарного аспекта.

Эволюция западнизма в обеих основных сферах общественного устройства идет в направлении, сближающем западное общество с коммунистическим. Теория конвергенции этих социальных систем была выдвинута не коммунистами, а западными идеологами. Разгромив коммунизм на «Востоке», Запад сам устремился в том же направлении, хотя и своими путями, называемыми в идеологии и пропаганде демократическими. Можно подумать, что Запад в свое время разгневался на русских «дикарей» не за коммунизм, а за то, что они опередили его в этом отношении и построили коммунизм по-русски, то есть неправильно, халтурно, не по-западному.

Мюнхен, 1993

Неожиданное предложение

Когда издатель Оливье Орбан предложил мне написать книгу о Западе, я оторопел.

О Западе уже написаны многие тысячи книг. Зачем к этому океану книг добавлять еще и мою?! Я никогда не изучал Запад специально и систематически. Мой личный опыт жизни на Западе был довольно ограниченным. Конечно, я побывал во многих западных странах, встречал самых различных людей, слушал радио, смотрел телевидение, читал газеты, журналы и книги. Но делал я все это хаотично и спорадически, не имея никакого намерения собирать информацию для сочинений о Западе.

Я высказал это моему собеседнику. Он сказал, что ничего иного и не ожидал. Ему нужен от меня не путеводитель по странам Запада, не учебное пособие и не справочник, а впечатления и мысли, какие возникли у меня за годы жизни на Западе. В моих сочинениях он встречал много высказываний о Западе^[1]. Если их развить и систематизировать, может получиться книга, представляющая интерес для западных читателей. К тому же как посторонний наблюдатель я могу заметить в западном образе жизни что-нибудь такое, что игнорируют западные наблюдатели, или дать свою интерпретацию известным явлениям. Случаи такого рода в истории были. Алексис де Токвилль^[2], например, за короткий срок пребывания в США увидел там больше, чем сами американцы, и стал основоположником теории современной демократии в Западной Европе.

Я возразил на это, что открытая Токвиллем в Америке демократия давно торжествует во многих странах мира. Знатоков ее – миллионы. Соблазнять ею моих соотечественников нет надобности. Они сами превратились в яростных «токвиллей», представляя себе Запад как тот самый земной рай всеобщего благополучия и изобилия, какой им обещали коммунистические идеологи и вожди. И всякую попытку рассказать о Западе с точки зрения здравого смысла они воспринимают как прокоммунистическую пропаганду или вообще игнорируют.

Я попросил дать мне срок обдумать предложение. Чем больше я думал о нем, тем грандиознее казалась задача и тем мизернее мои возможности ее решения. И я решил было отказаться. Но положение в России к этому времени сложилось такое, что все упомянутые выше соображения отпали как второстепенные. Стало очевидно, что моя Родина потерпела поражение в «холодной войне» с Западом, встала на путь позорной капитуляции перед ним и бездумного заимствования западных образцов. Передо мною все настойчивее вставали мучительные проблемы. Что из себя представляет этот феномен по имени Запад, который нанес такой сокрушительный удар могучей сверхдержаве, причем без единого выстрела? В чем источник его силы? Каковы перспективы эволюции человечества на основе такого исхода исторической битвы Запада против коммунизма? Является ли эта победа на самом деле окончательной? Является ли Запад на самом деле таким, каким его теперь изображает самодовольная западная и прозападная пропаганда в России? Что на самом деле несет мировая гегемония Запада остальному человечеству? Уклониться от такого рода проблем я уже не мог. И я принял предложение.

Садиться за систематическое изучение Запада, как я это сделал бы лет тридцать или сорок назад, было немыслимо. Мне надо было за короткий срок, отпущенный на написание книги, среди массы других неотложных дел и с малыми силами сделать что-то такое, от чего мне не было бы стыдно в оставшиеся годы жизни. Я вспомнил об эвристических принципах, которые открыл для себя еще в юности, начав изучать советское общество тайно, в одиночку и в условиях, которые никак не располагали к серьезной науке. Приведу для примера два из этих принципов. Согласно первому из них любая произвольно взятая и достаточно обширная сумма информации, относящаяся к некоторому социальному объекту, содержит в себе все то, что необходимо и достаточно для понимания сущности этого объекта. Согласно другому принципу самые глубокие тайны основных социальных явлений не спрятаны где-то в подвалах общественного здания, за кулисами политической сцены, в секретных учреждениях и кабинетах сильных мира сего, а открыты для всеобщего обозрения в очевидных фактах повседневной жизни. Люди не видят их главным образом потому, что не хотят их видеть или признать их за нечто достойное внимания. Во всех сенсационных сочинениях, разоблачающих некие тайные и скрытые пружины общественной жизни и человеческой истории, не было сделано ни одного серьезного научного открытия. В них вообще содержится истины не больше, чем способен заметить здравомыслящий ум в самых заурядных житейских делах.

Руководствуясь такого рода принципами, я решил продолжать знакомиться с Западом так же хаотично, как делал это раньше, и сосредоточить свои усилия на обдумывании общеизвестных и доступных для обычного наблюдения явлений. Те упоминания имен, источников информации и фактов, которые читатель найдет в книге, это то, что всплыло в моей памяти из прошлого образования или попалось под руку во время работы над книгой, а не какой-то годами накопленный профессиональный научный аппарат. В конце концов, читатель не должен воспринимать эту книгу как законченную теорию западного общества. Это будет лишь изложение тех принципов и идей, какими я стал бы руководствоваться, если бы имел силы, время и намерение строить такую теорию, иными словами – изложение того, как я понимаю Запад.