Книга посвящается Екатерине Промзелевой.

С твоим мимолетным появлением в моей жизни, мир для меня уже

никогда не станет прежним.

Я всегда буду благодарен тебе, что ты есть на этом свете, мой Генерал.

Пролог

– Саш, я скорую вызвала. – Матушка нерешительно вошла в комнату, будто ее действия или неосторожные шаги могли сделать мне хуже.

– К утру будут, – я скривил улыбку, пытаясь показать, что все нормально. – Пушкино.

– Болит? – мама взглянула на руку. Она очень любит нас с сестрой.

Всегда помогает нам решить проблемы. Иногда кажется, что меня это здорово расслабило. Когда случается что-то подобное, она всегда делает вид, что ей больнее, будто это должно как-то утешать. Наигранная защитная реакция. Но внимание дороже. Гораздо.

– Да так…болит, – кисть распухла до размеров кулака и больно пульсировала. Воображение дорисовывало виднеющуюся под кожей сломанную кость. Вывих. Скорее всего.

– Как тебя угораздило-то, ты же в Москву поехал?

– Да вот вернулся. Поехали с Женьком в бассейн. Поскользнулся.

– Упал?

– Мам! Да, конечно, упал, – повысил голос. – Было больно, да еще вопросы такие.

– Ну не хочешь говорить, не надо, – растерялась и обиделась. Села на табурет рядом с кроватью.

– Ну а как еще? – неловко помолчали. – Грохоту было, – мама тоскливо улыбнулась.

– Как вы в такую метель до дома-то добрались? Женька за руль сел?

– Да нет у него прав. Сам доехал. Скулил да ехал, как. Женек тебя позвал и на такси уехал, ему по работе надо. СМС вот прислал, беспокоится.

– Прослушивание как? – будто между делом спросила она после паузы.

– Никак. Провалил. – Я почему-то посмотрел на тусклую люстру. Ее желтый больной свет очень удачно дополнял события сегодняшнего дня. Даже последних лет.

– Как это? – мне нравится, как иногда у женщин смена темы блокирует предыдущую. Нетуже ни боли, ни вывиха этого. Или перелома.

– Да так. Не понравился. Не показывают по второму каналу несмешных толстячков. Смешных показывают. Много, – рука начинала болеть все сильнее.

Звонок домофона прервал наш неказистый разговор. Скорая. Иногда бывает вовремя.

Суровый врач и блондиночка-практикантка. «Где пациент?», «Где руки помыть?», «Сейчас посмотрим», «Тут больно? А тут?». Больно было везде.

– Виктор Анатольевич, похоже, кисть выбита, растяжение, – девчушка с видом школьницы на экзамене, дающей неопределенный ответ, посмотрела на Виктора Анатольевича.

– Значится, коли обезболивающее, вставляй обратно и бинтом ему обмотай, – сипло пробулькал Виктор Анатольевич. Матушка, сидевшая в дальнем конце комнаты, в ужасе изогнула брови. Практикантка тоже. Открыв чемоданчик, она откопала две каких-то ампулы, набрала в шприц жидкости. Нахмурила бровки, оценивая пропорции. Красивая. Года двадцать два – двадцать три. Сейчас она мне устроит.

– Да что ты там возишься? – экзаменатор не выдержал на третьей попытке девушки попасть в нужное место. Рука уже посинела. Мне было больно, неловко и я был в шоке. – Давай сюда.

Багровое лицо и густые рыжие усы Виктора Анатольевича склонились над моей жалкой конечностью. В нос ударил резкий запах пота и перегара. Девятое марта. Еще вчера практикантку поздравляли и желали счастья, здоровья, любви и улыбок под звон мензурок со спиртом. Но сегодня она опять мажет иглой, и вот даже успел поплыть обильный макияж под глазами. Не спорю, однажды она может стать отличным медиком. Но почему, черт возьми, не «Экономика» или «Бухучет»?

Хрустнул сустав. Тугая повязка. «До свадьбы заживет!». Скорая уехала, оставляя запах перегара, медикаментов и лужу уличной слякоти на ковре.

Я искренне благодарен нашей бесплатной медицине. Советские врачи в израненное постсоветское время имеют свою специфику, но делают свою работу точно, профессионально и быстро. Страшнее за будущее.

– Перекусишь? – матушка подошла к кровати с чувством выполненного долга, будто приезд скорой помощи – самое страшное, что должно было произойти, но все уже позади.

– Нет, мам, спасибо. Полежу. Можешь кошку принести?

Селина потопталась в ногах, громко замурлыкала и легла на грудь.

Кошке было глубоко на все наплевать, приезд врачей она спокойно пережила в соседней квартире у родителей. У нее всегда было все просто. Не надо думать, как заработать себе на корм, на дом, как не подорвать ожидания близких, что есть добро, а что зло, как жить по чести и не потерять себя, даже как найти себе симпатичного котика, стерилизованной кошечке не надо было думать. Сон и поглаживание по животику. Никогда не завидовал.

Мне действительно интересно преодолевать проблемы, пусть выдуманные, все в этом мире выдуманное. Пусть многие проблемы обходили меня стороной. Кого-то стороной обходят проблемы как у меня. И жалко только, что не получается, как во французских романтических комедиях – в конце все хорошо.

И жалко, что в фильмах герой, израненный крупнокалиберным пулеметом, с ножом под лопаткой и сломанной ногой, победоносно выносит любимую из горящего дома, и в следующей сцене они уже целуются на филиппинском пляже, а в жизни выбитая кисть делает из тебя беспомощного, содрогающегося от боли калеку с реабилитацией в две недели.

Я уснул, предвкушая очередную партию красивых и, как всегда, нежданных снов о потерянной любви, и новый день, полный бессмысленных раздумий, что пошло не так, как жить дальше и как стать лучше.

Глава I

Лес. Когда был маленький, знал тут каждое дерево. Сейчас зима, и снег белыми хлопьями медленно опускается на занесенные тропы. Лыжи. Не понимаю, почему я на лыжах, плохие воспоминания – зимние уроки физкультуры, езда на лыжах по лесу после захода солнца. Никогда не любил лыжи. Я всегда был последним. Одиноким. Да и со спортом меня мало что связывало. Разве что недавно закрытый, сраженный убытками и тоской спортивный зал, моя попытка выровнять жизнь, сделать что-то для людей. Еще одни плохие воспоминания. Этой стране не нужны спортзалы. Пиво, табак. Хотя налоги, запреты…не пойму, что вообще нужно людям этой страны.

Лес. Мимо пролетает, размахивая лыжными палками, мой друг Макс. В голубых атласных лосинах. Он чему-то сильно радуется, рыжая скандинавская борода трепещет от потока воздуха, глаза под лыжной маской горят огнем счастья, а его раскатистый смех потомственного варвара еще какое-то время тревожит тишину зимнего леса. Бесконечно странное видение.

Она. С подругой Аней, которая веселым матом, неугомонной птичкой что-то рассказывает. Становится темно. Мы стоим втроем, рядом. Ее подруга протягивает ко мне руки, чтобы погреться, но Она берет мою ладонь первой. Будто бы ревнует. В шутку, не по-настоящему. По-настоящему ей дела нет. Отпускает ладонь и широко улыбается. И вот я уже грею руки их обеих. Ледяные. Так что больно. Начинаю согревать дыханием. Нет больше никакой подруги, есть я и Она, и вокруг темнота. И только где-то вдалеке потрескивает костер.

– Жжж-Жжж. – Она ласково смотрит мне в глаза. – Жжж-Жжж…

Жжж-Жжж.

– Мдэ?

– Алло! Спишь что ли?

– Мдаххх…

– Ща, зайду…

Звонок в дверь. Кофта, тренировочные. Пальцы перебинтованной руки еле шевелятся. Открываю дверь. Он. Антон.

– Как ты руку-то сломал? – безалаберное чудовище с добрейшими глазами и абсолютно разнузданными манерами поведения засунуло немытую кудрявую голову в мой холодильник. – Кофе есть?

– В бассейне поскользнулся. Кисть выбил, – я грузно сел на диван в кухне и потер здоровой рукой глаза. – Я тебя знаю больше двадцати лет, а ты знаешь, где кофе… мне тоже сделай. Сколько времени?

– В бассейне? Хах, класс! И чо прям жиром своим упал? Так, пхклык, да?!

– Придурок! – я улыбнулся. Этому верзиле было позволено очень многое. Мне в ответ – тоже.

– А чо ты ржешь-то тогда, раз я придурок? Сахар, где сахар? Починили руку-то вчера? Снимок сделал? Нет? Надо сделать.

Когда попробуешь хорошего кофе, а именно действительно хорошего, сделанного хорошим человеком, при хорошей кофеварке, обратно к жестяной банке Нескафе возвращаться уже не хочется. Черная жижа в моей кружке – вынужденная утренняя мера. Со многим так. С машинами, с женщинами, с жизнью. И если сесть в машину похуже – ничего вроде особенного, мол, времена разные бывают, то жить с женщиной похуже, чем любимая ранее – это из рук вон. Намеренно жить хуже, чем жил – вообще абсурд.

Три часа дня.

– А ты чего так долго спишь-то? – Антон любит задавать вопросы спонтанно с невинностью младенца.

– Да вот руки грел в лесу. Приснилась снова.

– Кто-а-это-о-господи. В прошлый раз ты ее чемоданы таскал! – смеясь, он закашлялся. Всегда так делает, когда хочет подчеркнуть особенную комичность обстоятельств.

– Да. А еще как-то раз Она была учительницей в черно-белом сне, а ее пятилетняя дочь меня цветными карандашами рисовала.

– О-ох – Сашка – Сашка. Сколько лет-то уже прошло? Два года, три?

– Не помню. Два вроде.

– И сколько еще?

– Или три?

– Бабу себе найди уже. Тридцатник ведь, эх! На плечах-то! Старичок!

– Ты вот сам в квадратную дырку треугольный кубик вставь! – не нравятся мне эти разговоры. Сам знаю, что давно пора что-то делать, но эти нежданные сны всегда все портят. Раз в два-три месяца.

– Где ты мутантов находишь, дырка у него квадратная? – как ни крути, а это как с кофе. – Сань, Сань, представь, ты находишь женщину и-де-альную, прям вот ну и-де-альную. Но она раз в месяц, ночью, неизвестно в какое число кричит: «А, А, А!» три раза! – он посмотрел на потолок, что-то подсчитывая. – Девять раз получается! Ты что делать будешь?

– Антон, тебе домой не пора?

– Ну, правда! – настаивает. Будто прям не в шутку настаивает. От несерьезности ситуации у меня на лице расплывается улыбка. – Ну, Сань!

– Ну, чо, чо, глаза раздеру, и буду орать вместе с ней, чо, не расходиться же с идеальной-то.

– Ну, тогда не все потеряно.

– Что ты там за выводы сделал?

– Ну не лицемер значит. Но надо ставки поднять. Вот представь, приходит к тебе Гитлер и голосом Льва Лещенко говорит: «Поцелуйте же меня, Александер, я дам вам миллион рублей!» Поцелуешь?

Я всегда смеюсь и бешусь на такие его шутки. Мертвого из могилы достанет. Но такой уж друг. Важные вещи он говорит редко, но напрямик и открыто. Впрочем, чаще всего он балбес. Дорогой и близкий мне балбес. Мы одногодки. Поколение неудачников, вечно летающих в облаках, выросших в девяностые на руинах сильной, строгой, но доброй державы. Выпуск школы 2000. Сейчас кто-то из сверстников спился, кто-то сел в тюрьму, кого-то уже нет в живых. А мы с Антоном все детство проиграли в только-только появившиеся компьютерные игры, вследствие чего являемся довольно умными благородными бестолочами, бездейственными наблюдателями за всеобщим стремлением зарабатывать деньги.

Четыре часа двадцать три минуты. Вконтакте. Фейсбук. Два сайта знакомств с нестерпимо холодными и чужими лицами. Яндекс пробки – 7 баллов. К черту. Кино, кальян, кофе.