На Лунной Базе № 1 есть корпус, который местные в разговорах между собой называют «номер тринадцать». В него никогда не пускают посетителей. Даже Президент Земного Содружества и Папа Римский во время празднования очередной годовщины первой межзвездной экспедиции в него не попали. Хотя они туда и не особо стремились. А обитателей этого корпуса практически никогда не выпускают наружу.

– Журналист, значит?

Из-за своего снаряжения охранник Лунной Базы № 1 внешностью напоминал Цербера в версии Light, а голосом – вахтеров из фильмов 20-го века.

– Специальный корреспондент «Ватикан Ньюс» Святослав Гильденстерн, – повторно представился я, продолжая держать в протянутой руке все свои верительные грамоты. Их было много – начиная со свеженького удостоверения сотрудника издания Римской Католической Церкви и заканчивая выписанным Администрацией Верховного Совета Земного Содружества разрешением на посещение корпуса особого режима на Лунной базе № 1. Таких разрешений было много – моим боссам из «Ватикан Ньюс», несмотря на растущее в последнее время влияние Церкви, пришлось оббить немало дверей различных ведомств прежде, чем меня допустили сюда.

– Святослав Гильденстерн, – протянул охранник, изучая мои документы. Я решил не объяснять ему, что моя мама изучала славянскую филологию, а приехавший из Дании папа решил сторговаться и уступил ей выбор имени сына в обмен на присвоение этому сыну, то есть мне, своей фамилии.

– Проходите, – разрешил местный Цербер как раз в тот момент, когда я уже начал откровенно терять терпение, и улучшил мне настроение, указав направление стволом табельного бластера крупного калибра. – Заведующий особым корпусом Лунной Базы № 1 доктор Макартур вас ожидает.

– Спасибо, – сказал я, шагнув в раскрывшийся по велению охранника шлюз.

Внутри меня уже ждали. На пожилом мужчине, встречавшем меня, был простой пластотканевый комбинезон безо всяких знаков различия и иных украшений, странная для глаз закоренелого землянина расплывчатость фигуры и черт лица выдавала в нем человека, который уже долго живет в условиях низкой гравитации, а форма ушей и носа говорила о том, что в свое время ему пришлось пережить немало перегрузок при стартах, посадках и прочих маневрах. В космос он явно отправился еще до изобретения искусственной гравитации.

– Вы – доктор Макартур? – на всякий случай уточнил я.

– А вы – журналист? – вопросом на вопрос ответил он.

– Специальный корреспондент «Ватикан Ньюс» Святослав Гильденстерн, – заученно представился я. – У меня есть разрешение на…

– Да, я в курсе, – прервал меня доктор. – Ваше посещение нашего учреждения согласовано всеми, даже Комитетом Галактической Безопасности.

Я открыл рот и закрыл его обратно. Упоминать о том, что ни за какими согласованиями ни я сам, ни «Ватикан Ньюс» в КГБ не обращались, было явно излишне. Сам факт того, что на мое посещение «номера тринадцать» потребовалось разрешение наиболее могущественной и самой секретной спецслужбы Земного Содружества, тоже особого удивления не вызывал. Общеизвестно, что если во Вселенной есть что-то таинственное и загадочное за вычетом психологии некоторых инопланетных рас и законов физики, то без КГБ дело не обошлось. Хотя, если верить рассказам одного моего знакомого, вышедшего на пенсию следователя по особо важным делам Межзвездного Бюро Расследований, то и в случаях с инопланетянами и физикой КГБ не может быть полностью свободно от подозрений. Впрочем, независимо от того, как относиться к этому ведомству, хорошо, что свое «добро» на мой визит оно все же дало. С такой «визой» у доктора точно не будет шансов отвертеться от интервью.

– Должен сказать, меня это несколько удивило, – продолжил Макартур. – На протяжении всей моей работы здесь сотрудники Комитета неоднократно подчеркивали, что наша деятельность не должна афишироваться.

В переводе с эзопова языка спецслужб выражение «не афишировать» означало держать в полном секрете. Оставалось только догадываться, почему КГБ вдруг изменило свою позицию в этом вопросе – не испугались же они гнева Папы Римского и отлучения от церкви? Впрочем, куда больше меня интересовал вопрос, что же тут на самом деле происходит. Чем таким загадочным занимаются в «номере тринадцать», что КГБ много лет настаивало на режиме секретности? И что за доктор заведует этим местом?

– С чего вы хотите начать? – спросил Маккартур.

– Как говорила Королева Алисе, начни с начала, дойди до конца, а потом остановись, – улыбнувшись, произнес я. – Начнем с вас. Вы, вероятно, доктор биологии?

Такое предположение мне самому казалось вполне уместным. В конце концов, то, что КГБ контролирует все исследования потенциально опасных инопланетных микроорганизмов, никогда не было секретом, а в то, что это делается в благих целях, не очень-то верили даже самые наивные. Логично было предположить, что где-то должен находиться центр, суммирующий все разработки инопланетных и земных лабораторий, а особый корпус Лунной базы, существование и деятельность которого сами сотрудники КГБ неоднократно приказывали «не афишировать», на роль такого центра подходил просто идеально. И кем в таком случае мог быть руководящий этим местом доктор?

Макартур внезапно вяло улыбнулся и с легким презрением в голосе протяжно произнес:

– Журна-али-исты…

После небольшой паузы он добавил:

– Если бы вы только знали, сколько сплетен я слышал по поводу этого места и моей работы здесь. Но вынужден вас разочаровать – разработкой биологического оружия мы не занимаемся. У нас даже оборудования подходящего нет. И я не биолог, я врач-психиатр.

– Психиатр? – переспросил я. Конечно, я и не рассчитывал, что сразу же получу чистосердечное признание в заговоре против человечества или планах поработить Вселенную, но такого ответа я точно не ожидал.

– Специалист по тому, что вы называете космическими психозами, – уточнил доктор. – Вы хотя бы в курсе, что это такое?

– С удовольствием послушаю, – ответил я.

– Как вы, вероятно, не знаете, – с той же легкой усмешкой начал свою лекцию Макартур, – выражение «космический психоз» появилось через несколько десятилетий после создания постоянных космических станций и приобрело популярность после основания первых внеземных поселений. Разумеется, в официальной психиатрии такого диагноза нет – в академическом сообществе принят термин «внеземное измененное состояние психики 2.0.1 и 2.0.2», а также осложнения ранее существовавших психических расстройств «внеземным измененным состоянием». Дело в том, что за пределами Земли психика человека подвержена действию сразу двух мощнейших факторов, вызывающих различные нарушения. Первый из них – собственно состояние постоянного стресса во время космического перелета и в начальный период существования инопланетного поселения, а второй – физиологические изменения, происходящие под воздействием непривычных для организма условий. Перемены в обмене веществ, микрофлоре, составе и системе циркуляции крови, постоянные перегрузки, волновые воздействия разнообразной природы и так далее приводят к постепенному нарушению работы мозга и, как следствие, к развитию психических расстройств.