Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Возвращение

Сразу за Москва-рекою, начиная от Третьяковской галереи, – вправо, в сторону «якиманок», влево, в сторону «полянок-ордынок», – все на этом огромном пространстве, упирающемся снова в Москва-реку и в Большое Садовое, все здесь памятник. В глубине, в переулках, можно еще обнаружить каменные двухэтажные домики, построенные лет сто тридцать назад для сдачи комнат очень небогатому люду, – с крошечными окнами, темными, похожими на норки подъездами, стенами, иногда потерявшими прямой угол, но крепкими и все же еще надежными. Сколько поколений отпечаталось здесь, только в этих простых и непривлекательных на легкомысленный взгляд жилищах?

Разве может быть непривлекательной жизнь человеческая, разве стены, в которых шел ее ход, – не свидетели? Кто-то зря придумал называть их «немыми».

Чувства, ощущаемые человеком, ощущаемые в нем другими людьми, – не такие же ли явления природы, как все прочие? Разве дух человеческий замыкается в нем самом и не стремится наружу? Отчего тогда, как все живое, родившееся, это сразу должно исчезнуть, отчего оно не должно стремиться найти пристанище?

На огромном пространстве Замоскворечья сосредоточено все, что было когда-то в России – церкви всевозможной архитектуры, купеческие и дворянские дома и особняки, приютные и первые публичные медицинские заведения, и единственное, что достойно поместило себя туда уже в новом времени, – монументальные сталинские строения. Они тоже создавались как памятники истории, а истории всегда сосуществуют друг с другом, у них общий смысл, они не противники.

Не поднимайте, господа, руку на Замоскворечье – этот уникальный памятник Москвы и России, не пакостите его турецкими офисами и бандитскими кабаками.

В доме напротив Третьяковской галереи, построенном уже на закате жизни Вождя народов, в доме с высокими этажами, художественно облицованным фасадом с несколькими по нему торжественно-парадными крыльцами, в одной из громадных квартир, которую занимал когда-то очень немаленький человек той эпохи, праздновалось новоселье.

Праздновалось, вместе с ним, возвращенье на родину одного из светил мировой науки, нобелевского лауреата по медицине, проработавшего около двадцати лет не в России, а в заокеанских лабораториях, – праздновалось возвращение профессора Дениса Денисовича Рождественского.

На званый обед собрались старые друзья и коллеги, постаревшие очень уже. С некоторыми в прошедшие годы случалось пересекаться на международных научных конгрессах, с другими довелось увидеться только сейчас, и такие лица вместе с теплым отрадным чувством грустно напоминали о времени – бегущем, кажется иногда, уже только ради себя самого.

– Да, любезный Иван Альбертович, время не друг человеку. Время так же пусто, как и пространство. А если говорить проще – ни того, ни другого не существует как таковых.

– Я прекрасно помню все ваши теоретические работы, профессор, ваш закон: мерой событий являются только другие события, а физические единицы измерения отражают лишь нашу способность к отдельным сравнениям.

Теперь, вечером, проводив остальных, можно было побеседовать и с любимым бывшим учеником, перешагнувшим уже сорокалетний рубеж, и самим без пяти минут доктором медицинских наук.

– Там я говорил о биологии, голубчик. Но мне кажется, проблема гораздо шире – мир устроен намного сложнее, чем нам представляется, я не уверен даже, что мы знаем о нем процент или два, и что больше всего обидно – частных законов открыли множество, научились их хорошо применять, однако вот, главное ускользает куда-то.

– Вы говорите о неких фундаментальных законах биологии?

– Не только о биологии, нет. О мироустройстве. С возрастом начинаешь о нем всерьез размышлять. И является мысль – мы вряд ли об этом много узнаем, потому что человек чего-то не заслужил.

Хозяин открыл ящичек с теми дорогими кубинскими сигарами, на которые не распространяется никакое эмбарго.

– Прошу вас, голубчик. И не буду больше морочить вам голову своей философией, скажите-ка – как бы вы отнеслись к идее поработать теперь со мной?

– С восторгом, Денис Денисович! Вы хотите взять кафедру или лабораторию в институте?

– Нет. В этой квартире имеется большое специальное помещение для лабораторных экспериментов, и необходимое оборудование из Германии и Швейцарии мне доставят буквально завтра. – Он повысил голос, чтобы было слышно через открытую дверь: – Зиночка, свари нам еще крепкого кофе!

– А о каких исследовательских направлениях вы говорите, профессор? В том же поле – генно-инженерной тематики?

– Не совсем, доктор Борменталь, не совсем. Мы всё крутимся вокруг молчащих генов и не можем их понять, не правда ли? «Некая балансовая составляющая» – говорят одни, «Просто эволюционная случайность» – утверждают другие. Нет-нет, дорогой, природа совершенно не терпит случайного, да и эволюция сама все больше походит на сказку для утешения.

– Для утешения?

– Конечно. Происхождение от животного снимает всяческую ответственность – ну вы посмотрите вокруг. Да к тому же вам прекрасно известно – биологически ближе к человеку не обезьяна, а свинья, и уверяю, если завтра кто-нибудь выдвинет такую теорию происхождения, она многим понравится.

– М-м, вероятно. Однако вы говорили о молчащих генах. Я правильно догадываюсь, о собственной на их счет гипотезе?

– Правильно, доктор.

Хрупкая миловидная девушка внесла поднос с двумя чашечками, от которых шел чуждый и манящий аромат жарких стран.

– Спасибо, Зина. Как ты находишь моего ученика? Красивый и не женатый. Вы тоже обратите внимание, доктор, какая славная и опять же, в контекст, незамужняя.

Девушка смутилась, щечки ее так стремительно покраснели, как бывает еще у детей.

– Да-с, дорогой мой Иван Альбертович, молчащие гены. Вы не задумывались о том, что мы, люди науки, никогда ничего не придумываем? Мы не придумываем, а открываем. Следовательно, это открываемое существует вне нас. – Профессор предупреждающе поднял руку: – Не отвечайте, мысль, разумеется, тривиальная. Однако тот факт, что мы открываем истинное, означает, что мы действуем истинными методами. – Он поспешил вслед за выпущенной струйкой сигарного дыма: – И это тривиально, согласен. Но вот никто не делает очевидный за этим шаг – методы, как истинное, стало быть, тоже существуют вне нас.

– Несколько парадоксально, профессор. У вас по-прежнему на все свой особенный угол зрения.

– Так иначе не интересно. Методы, таким образом, мы тоже не придумываем, а открываем. Что в таком случае придумали, как они полагают, наши коллеги в сфере электронной информатики, позвольте спросить?.. Еще добавлю, весь механизм у них построен на электромагнитных основах, таких же точно, на которых работает человеческий мозг.

– Да, и всего животного мира.

– Именно. Пейте кофе, его уже можно пить. Даже в ганглиях таракана имеются вшитые природой распознавательные формы, а в наших нейронах их миллионы.

– Вы хотите сказать – это те же электромагнитные носители?

– Правильно, дорогой Борменталь, но теперь попробуйте сделать обратный ход – уже от техники, от наших методов к самой природе. Маленькая подсказка – что у вас на компьютере, кроме записанных там файлов?

– На моем компьютере кроме записанных файлов?

– Да.

– Там, секунду-секунду… там свободное пространство для новых файлов?

– Браво, доктор! И мы с вами знаем, что это не просто свободное, а организованное пространство, то есть подготовленное для включения в себя новой информации.

– И молчащие гены являются такими же точно структурами?

– Ну, вы сами ответили, дорогой.

– Право, несколько ошеломляет. Однако цель, профессор, зачем?

– Человек создан по образу и подобию Божьему, так ведь сказано?.. Впрочем, вернемся в научное поле. Наш великий философ Николай Лосский, вынужденный, в отличие от меня, эмигрант…

– На том самом в 22-м году корабле?

– Да, с Бердяевым и прочей компанией. Лосский говорил: «Мир имманентен человеческому сознанию». И не просто говорил – доказывал это в своих знаменитых работах. Извините меня за вульгарность, коллега, организм – это суперкомпьютер, на котором можно все записать. Зачем, вы спросили? Для преобразования человека. – Он снова повысил голос: – Зиночка, найди там у меня в фонотеке Скрябина! Или нет, поставь нам с Иваном Альбертовичем скрипичный концерт Сен-Санса.