одняв руку, я сдавливаю точеные скулы и разворачиваю ее голову к себе, одновременно проникая в неизведанное отверстие. Несмотря на обилие смазки, она слишком тугая, и боль, учитывая отсутствие подготовки, гарантирована. Но разве я не этого хотел? Страданий, слез и унижений? Растоптать, заклеймить, поставить на колени и заставить делать то единственное, на что способен ее грязный рот. И все же я останавливаюсь, взглянув в распахнутые глаза, полные горькой обиды, дикой боли, глухой безысходности. Ее лицо залито молчаливыми слезами, губы искусаны в кровь. На скулах фиолетовые синяки от моих пальцев, на шее следы от разорванного ожерелья. Она упрямо сжимает зубы, чтобы не разрыдаться в голос, не показать своей слабости.