Не дав Эрике опомниться и до конца прийти в себя, я беру ее на руки и отношу в постель, где на чистых хрустящих шелковых простынях безумие продолжается снова… И снова. И снова. Время застывает, растягивается, пропитанный страстью воздух дрожит, сгущается. Черничные сумерки, рассеянные мерцающим млечным светом далеких звезд, заглядывают в панорамные окна – безмолвные свидетели нашего полета или падения…