Отзывы на книги автора «Алейда Ассман»

Я безумно счастлива, что на экскурсии - одной из последних накануне самоизоляции - Петр Шолохов обмолвился об этой книге, что я запомнила его фразу и не пожалела денег на бумажную версию. Эта книга написана простым языком об очень сложных вещах - и я не устаю восхищаться западной школой написания научных работ, скажем так.

Нужно понимать, что на немецком - оригинальном - языке этой книги как таковой не существует. Это трилогия отдельных исследований автора, причем на русском отдельные части расположены в логическом (от забвения - к памяти), но никак не хронологическом порядке. Не могу сказать, что это минус, единственное что, автор довольно часто приводит одни и те же цитаты, ссылки и аргументы, показавшиеся ей, видимо, удачными и изящными. Если читать залпом, как это сделала я, это может сильно бросаться в глаза. И именно здесь хотелось бы отметить очень высокую (боюсь сказать "идеальную") работу, которую провели над книгой переводчик, издатель, корректор и прочее.

Лично для меня книга оказалась очень полезной. Автор много пишет о социологии памяти и забвения, но не ограничивается этим и описывает самый разнообразный инструментарий, вплоть до подробного рассмотрения таких феноменов, как культура вины и культура стыда и, что меня поразило куда больше, социологии поколений, которую она представила в более широком виде, чем обычно ограничиваются исследователи, берущие за основу социологию молодежи.

О спорных и злободневных вещах автор пишет нейтрально, но при этом не выхолощенно, без иронии, но при этом очень смело. Хотя бы только за это стоит ее уважать. Пожалуй, мне больше понравилась самая первая часть трилогии, посвященная формам забвения и памятования, поскольку примеры, иллюстрировавшие эти явления, были самыми разнообразными. Остальные две части были посвящены специфической проблеме - проблеме памяти и памятования у немцев, у западных немцев, в основном - до объединения Германий. Но при этом не создается впечатления, что я читаю о чем-то далеком от меня - в силу разных причин, среди которых не следует забывать мастерство автора.

Было бы интересно перенести инструментарий, разработанный автором, на российскую действительность, учитывая, что поколенческих травм у нас хоть ложкой ешь, а попытки в культурную и симвполическую политику присутствуют, но в таком виде, что мыслящим людям становится очень печально.

«Мемориальная культура», «коллективная память», «историческая политика» и «войны памяти» — все эти термины, появившиеся в 1980–90-е гг., теперь уже стали общеупотребительными. Век разума, завещанный эпохой Просвещения, закончился, наступил век эмоций, и вместо споров о будущем идут баталии о прошлом. Не всем такое изменение общественной парадигмы нравится, и Алейда Ассман в этой книге объясняет, чем мемориальная культура может помочь обществу сейчас и в будущем.
Что такое «мемориальная культура» и как вообще может формироваться коллективная память о прошлом? Ассман дискутирует с рядом немецких историков, прежде всего, с Райнхардом Козеллеком, который отрицает существование коллективной памяти, видя в ней смесь мифов, идеологии и манипуляций властей. Она возражает, что коллективная память не отрицает индивидуальной, а дополняет её, акцентируя те моменты в прошлом, которые формируют коллективную идентичность; она утверждает общие ценности. Память не отменяет историческую науку, «история нужна для критической поверки конструкций памяти, которые всегда формируются под воздействием определенной конфигурации власти и продиктованы насущными потребностями современности». Коллективная память не может стать тотальной в демократии, как считает Ассман, так как разные социальные группы производят свои нарративы.
Мемориальная культура вбирает в себя и коллективную память, и различные формы коммеморации от сооружения мемориалов до сериалов, и ценностные установки, с позиции которых стали смотреть на прошлое в конце XX в. После Второй мировой войны немцы «замолчали», отказались от обсуждения преступлений нацизма и признания в совершенных ошибках. Продиктованное отчасти прагматическими задачами ради построения нового демократического государства, такое положение сохранялось до конца 1970-х гг. Молчание было нарушено сериалом «Холокост», показанным в 1978 г. «Поколение 1968 г.» разорвало коллективный обет и поставило вопрос о коллективной вине немцев в Холокосте.
С 1980-х гг. изменились ценности, которые воплощают памятники. Теперь они посвящены не только героям, выдающимся людям или погибшим за страну на войне, но и жертвам притеснения, угнетения, преследований, репрессий, геноцида. И первыми памятниками в этом ряду стали те, что посвящены Холокосту. Через памятник общество начинает транслировать не только благодарность и величие страны, но и необходимость помнить о трагедиях, в которых по политическим/идеологическим причинам гибли люди. Помнить о жертвах государственных преступлений стоит, потому что так утверждаются гуманистические ценности, права человека, формируется коллективная эмпатия к пострадавшим.
Сложившаяся в Германии мемориальная культура, центром которой стала память о Холокосте, нравится не всем. Некоторых раздражает выхолащивание памяти и ритуализация. Другим не нравится политкорректность, нормирование публичной риторики о нацизме. Ассман видит в политкорректности не цензуру, а табуирование, которое необходимо для «стабилизации ценностей, которыми руководствуется общество и общественное мнение». И считает, что не стоит опасаться историзации памяти о Холокосте, поскольку она уже вписана в немецкую идентичность.
Во второй части книги Ассман предлагает пути решения раскола в мемориальной культуре Европы. Раскол проходит по линии сравнения Холокоста и ГУЛАГа, между Западной и Восточной Европой. Немецким вариантом примирения стала формула:
«Память о преступлениях сталинизма не должна релятивизировать память о Холокосте.
Память о Холокосте не должна тривиализировать память о сталинизме».
Ассман считает, что «конкуренция жертв» и «войны памяти» между странами можно преодолеть, если взаимно признать чередование ролей преступника и жертвы в совместной истории совершенных и пережитых преступлений. Если на первое место в национальном нарративе поставить права человека и увидеть в другой стране не врага, а жертву, то можно построить диалогическую память.
Книга Ассман внятно объясняет, что травматическое прошлое никуда не уходит, а забвение и умолчание не исправят проблему. Решение кроется в диалоге, в котором преступления прошлого признаются, а в мемориальной культуре утверждается простая мысль о ценности человеческой жизни и недопустимости повторения насилия. Так восстановляется доверие в обществе и между странами. Вина в трагедиях прошлого — теперь причина для покаяния и сопереживания, а не обесценивания и отрицания.

«Мемориальная культура», «коллективная память», «историческая политика» и «войны памяти» — все эти термины, появившиеся в 1980–90-е гг., теперь уже стали общеупотребительными. Век разума, завещанный эпохой Просвещения, закончился, наступил век эмоций, и вместо споров о будущем идут баталии о прошлом. Не всем такое изменение общественной парадигмы нравится, и Алейда Ассман в этой книге объясняет, чем мемориальная культура может помочь обществу сейчас и в будущем.
Что такое «мемориальная культура» и как вообще может формироваться коллективная память о прошлом? Ассман дискутирует с рядом немецких историков, прежде всего, с Райнхардом Козеллеком, который отрицает существование коллективной памяти, видя в ней смесь мифов, идеологии и манипуляций властей. Она возражает, что коллективная память не отрицает индивидуальной, а дополняет её, акцентируя те моменты в прошлом, которые формируют коллективную идентичность; она утверждает общие ценности. Память не отменяет историческую науку, «история нужна для критической поверки конструкций памяти, которые всегда формируются под воздействием определенной конфигурации власти и продиктованы насущными потребностями современности». Коллективная память не может стать тотальной в демократии, как считает Ассман, так как разные социальные группы производят свои нарративы.
Мемориальная культура вбирает в себя и коллективную память, и различные формы коммеморации от сооружения мемориалов до сериалов, и ценностные установки, с позиции которых стали смотреть на прошлое в конце XX в. После Второй мировой войны немцы «замолчали», отказались от обсуждения преступлений нацизма и признания в совершенных ошибках. Продиктованное отчасти прагматическими задачами ради построения нового демократического государства, такое положение сохранялось до конца 1970-х гг. Молчание было нарушено сериалом «Холокост», показанным в 1978 г. «Поколение 1968 г.» разорвало коллективный обет и поставило вопрос о коллективной вине немцев в Холокосте.
С 1980-х гг. изменились ценности, которые воплощают памятники. Теперь они посвящены не только героям, выдающимся людям или погибшим за страну на войне, но и жертвам притеснения, угнетения, преследований, репрессий, геноцида. И первыми памятниками в этом ряду стали те, что посвящены Холокосту. Через памятник общество начинает транслировать не только благодарность и величие страны, но и необходимость помнить о трагедиях, в которых по политическим/идеологическим причинам гибли люди. Помнить о жертвах государственных преступлений стоит, потому что так утверждаются гуманистические ценности, права человека, формируется коллективная эмпатия к пострадавшим.
Сложившаяся в Германии мемориальная культура, центром которой стала память о Холокосте, нравится не всем. Некоторых раздражает выхолащивание памяти и ритуализация. Другим не нравится политкорректность, нормирование публичной риторики о нацизме. Ассман видит в политкорректности не цензуру, а табуирование, которое необходимо для «стабилизации ценностей, которыми руководствуется общество и общественное мнение». И считает, что не стоит опасаться историзации памяти о Холокосте, поскольку она уже вписана в немецкую идентичность.
Во второй части книги Ассман предлагает пути решения раскола в мемориальной культуре Европы. Раскол проходит по линии сравнения Холокоста и ГУЛАГа, между Западной и Восточной Европой. Немецким вариантом примирения стала формула:
«Память о преступлениях сталинизма не должна релятивизировать память о Холокосте.
Память о Холокосте не должна тривиализировать память о сталинизме».
Ассман считает, что «конкуренция жертв» и «войны памяти» между странами можно преодолеть, если взаимно признать чередование ролей преступника и жертвы в совместной истории совершенных и пережитых преступлений. Если на первое место в национальном нарративе поставить права человека и увидеть в другой стране не врага, а жертву, то можно построить диалогическую память.
Книга Ассман внятно объясняет, что травматическое прошлое никуда не уходит, а забвение и умолчание не исправят проблему. Решение кроется в диалоге, в котором преступления прошлого признаются, а в мемориальной культуре утверждается простая мысль о ценности человеческой жизни и недопустимости повторения насилия. Так восстановляется доверие в обществе и между странами. Вина в трагедиях прошлого — теперь причина для покаяния и сопереживания, а не обесценивания и отрицания.

Данная книга, написанная немецкой исследовательницей Алейдой Ассман, в 2006 году, через год после открытия мемориала жертвам Холокоста в Берлине, как бы подытоживает теоретические дебаты, посвящённые проблемам коллективной памяти.
Книга делится на две части. Первая половина книги представляет собой теоретические основания данной проблемы.
О чем же идёт речь? В первую очередь, автора интересует, как складываются социальные представления о прошлом; почему человеческие сообщества помнят те или иные события, а другие предают забвению; как воспоминание отражает культурные контекст воспоминающего.
Чтобы ответить на эти и не только вопросы, исследовательница использует материал трагического 20 века.
Во второй части книги эти проблемы рассматриваются на конкретных примерах.
На мой взгляд, автор затрагивает довольно трудные для общества проблемы. Например, проблема вины и страдания. У немцев, которые являются виновниками огромной по масштабам катастрофы 20 века, также есть свои страдания (бомбежки городов, которые заставили испытать жителей жуткий страх и прятаться в убежищах). Но как совместить в обществе эту дихотомию, способно ли общество принять ее и как собрать воедино весь этот ворох воспоминаний.
Довольно интересная и актуальная книга, особенно для России. В нашей стране существует огромная проблема с исторической памятью, сознанием и политикой.
Автор также приводит несколько примеров из нашей с вами действительности. К сожалению, в отечественной науке проблема памяти, пока ещё рассматривается в очень редких исследованиях. Из тех отечественных историков, с которыми я в своё время знакомилась, никто не сказал ничего нового, пока ещё наша наука идёт проторённой дорожкой и повторяет сказанное. Но меня ждут новые знакомства с новыми отечественными исследованиями, и я не теряю надежды обнаружить что-нибудь интересное и новое.

Данная книга, написанная немецкой исследовательницей Алейдой Ассман, в 2006 году, через год после открытия мемориала жертвам Холокоста в Берлине, как бы подытоживает теоретические дебаты, посвящённые проблемам коллективной памяти.
Книга делится на две части. Первая половина книги представляет собой теоретические основания данной проблемы.
О чем же идёт речь? В первую очередь, автора интересует, как складываются социальные представления о прошлом; почему человеческие сообщества помнят те или иные события, а другие предают забвению; как воспоминание отражает культурные контекст воспоминающего.
Чтобы ответить на эти и не только вопросы, исследовательница использует материал трагического 20 века.
Во второй части книги эти проблемы рассматриваются на конкретных примерах.
На мой взгляд, автор затрагивает довольно трудные для общества проблемы. Например, проблема вины и страдания. У немцев, которые являются виновниками огромной по масштабам катастрофы 20 века, также есть свои страдания (бомбежки городов, которые заставили испытать жителей жуткий страх и прятаться в убежищах). Но как совместить в обществе эту дихотомию, способно ли общество принять ее и как собрать воедино весь этот ворох воспоминаний.
Довольно интересная и актуальная книга, особенно для России. В нашей стране существует огромная проблема с исторической памятью, сознанием и политикой.
Автор также приводит несколько примеров из нашей с вами действительности. К сожалению, в отечественной науке проблема памяти, пока ещё рассматривается в очень редких исследованиях. Из тех отечественных историков, с которыми я в своё время знакомилась, никто не сказал ничего нового, пока ещё наша наука идёт проторённой дорожкой и повторяет сказанное. Но меня ждут новые знакомства с новыми отечественными исследованиями, и я не теряю надежды обнаружить что-нибудь интересное и новое.

Идея о том, что ни одна нация не должна доминировать над другой, в середине двадцатого века привела к оптимистической идее объединенной Европы – мира, скрепленного общими ценностями интеллектуального и духовного порядка, а не ужасом стоящих за забором варваров и чувством крови. Предполагалось, что реализация этого замысла обезопасит мир от кровавых сцен, явленных миру нацизмом, и гарантией этому должно было стать признание торжества человеческой жизни над всякими различиями, включая национальные. А раз понятие нации стало основным хлыстом, оставившим жуткие шрамы на спине человечества, его подвергли порицанию.

Как говорила мне в детстве мама: вспомни, что ела, что неприятнее вспоминать – тем и отравилась. В двадцатом веке вспоминать слово "нация" Европе было очень неприятно.

Ассман, преодолевая это возведенное в моральный норматив отвращение, напоминает: нация – это не только про обоснование своих привилегий и истеричное требование их признать от всех, кто не такой, как ты. Нация – это про общий опыт, общие проблемы, общие ошибки и культурную память.

Для переживших нацистскую трагедию немцев были разработаны два энергичных пути преодоления опыта: на Западе – радость причастности к капиталистическому чуду, на Востоке – гордость идейного единения с победителями нацизма. Но стыд и ответственность за прошедшее (для нас уже вошедшее в расширенный стереотип о немцах) анонсировало лишь поколение детей, обретших голос в конце шестидесятых. Того же самого поколения, которое чинило студенческие баррикады в Париже и гнало де Голля. Трудно поверить, что до определенного момента эта часть опыта практически не обсуждалась, потому что поколению очевидцев было невыносимо разделить ответственность за то, чем они не могли управлять. Понадобился древний как мир конфликт отцов и детей, чтобы это зафиксировать это в сознании общества.

Некоторым образом этот опыт перестал быть эксклюзивным.

Главной проблемой восприятия нации, считает Ассман, становится трудно остановимая героизация прошлого. Политические силы, концентрирующие свой посыл вокруг нации, выискивают каких-нибудь исторических победителей и славят их, как полновесное основание своих особенных претензий, а весь остальной национальный опыт замалчивают и удаляют. Даже еврейская нация, чье многовековое скитальческое единство может считаться наиболее позитивным примером национальной идеи, не избежала вырождения в насилие при первой возможности. Если низводить к простому, проблема национальной идеи – в эгоизме: она возникает при ощущении угрозы, сплачивает нацию в критический момент, но при улучшении ситуации не ослабляется, а бьет всюду, куда может дотянуться.

После коронавируса многие узнали, что такое цитокиновый шторм. Национальная идея зачастую работает так же.

Как и во многом другом, здесь действуют извечные рекомендации: всему необходима рефлексия и все хорошо в пределах разумного. Я знаю, что многие "современные люди", "люди мира", причисляющие себя к думающим, до сих пор боятся объединения вокруг национальной идеи, как огня: во-первых, кругом полно негативных примеров, во-вторых, хочется всепоглощающей мобильности и чтобы без спроса принимали в любое сообщество. Но безоговорочно делить мир на "националистов" и "космополитов" – так же неразумно, как на "хороших своих" и "плохих чужих".

Нация (как звучит лейтмотивом в книге Ассман) – это прежде всего про опыт, который не состоялся бы, не будь человек частью той или иной нации. Его нужно принимать, переживать и переоценивать, хороший и плохой, героический или стыдный. Его допустимо активировать, когда само существование нации под угрозой, когда пытаются стереть память, истоки и идентичность. Но недопустимо использовать его, чтобы стереть память и идентичность кого-то другого.

В одной из глав, автор говорит про роман «Траектория краба» Гюнтера Грасса и его связь с травматическим опытом немцев во время и после второй мировой войны. Становится понятно, как точно Грасс уловил, что память о немецких беженцах, о масштабных бомбардировках немецких городов, о насильственных переселениях немцев, с одной стороны эксплуатируется разного рода реваншистами, которые хотят использовать ее, как причину для оправдания преступлений нацизма, хотят произвести взаимозачет вины, показать, что немцы точно также страдали, как и все. С другой стороны, те кто негативно относятся к нацизму, отрицают этот опыт, ничего ни хотят слышать о нем, воспринимая его, как попытку снять ответственность с немцев за деяния нацизма. И эта болезненная память повисает в пустоте, зажатая между реакционерами, которые расчетливо хотят использовать ее для своей политической повестки и прогрессивными леваками, резко отрицающими ее.

Историк, культуролог, литературовед, профессор Констанцского университета и супруга известного египтолога Яна Ассмана Алейда Ассаман поднимает в своей монографии крайне значимые вопросы мемориальной культуры, исторической политики, индивидуальной и социальной памяти. Теория А. Ассман рассматривается на примере Холокоста, однако, оказывается применимой и к другим концептам. В центре внимания автора данного вполне теоретизированного, но совершенно нескучного труда, обращение к прошлому, происходящее на разных уровнях и разными путями.
Анализируя работы историков М. Хальбвакса и Р. Коззелека, произведения Гюнтера Грасса и писателей поколения 1968 г. деятельность мемориальных обществ, А. Ассман описывает механизм конструирования культурной памяти.
Однозначно рекомендовала бы эту книгу всем историкам и социальным антропологам, особенно начинающим, т.к. это, пожалуй, единственное комплексное исследование, за исключением ряда произведений Пьера Нора, посвященное взаимодействию памяти и истории, к тому же, доступное на русском языке.

Историк, культуролог, литературовед, профессор Констанцского университета и супруга известного египтолога Яна Ассмана Алейда Ассаман поднимает в своей монографии крайне значимые вопросы мемориальной культуры, исторической политики, индивидуальной и социальной памяти. Теория А. Ассман рассматривается на примере Холокоста, однако, оказывается применимой и к другим концептам. В центре внимания автора данного вполне теоретизированного, но совершенно нескучного труда, обращение к прошлому, происходящее на разных уровнях и разными путями.
Анализируя работы историков М. Хальбвакса и Р. Коззелека, произведения Гюнтера Грасса и писателей поколения 1968 г. деятельность мемориальных обществ, А. Ассман описывает механизм конструирования культурной памяти.
Однозначно рекомендовала бы эту книгу всем историкам и социальным антропологам, особенно начинающим, т.к. это, пожалуй, единственное комплексное исследование, за исключением ряда произведений Пьера Нора, посвященное взаимодействию памяти и истории, к тому же, доступное на русском языке.