Глава 1

Залитый по самую крышу грязью «жигуленок» с треснувшим лобовым стеклом проехал по раскисшей дороге на другой конец небольшого, окруженного лесом дачного поселка и остановился у почерневшего от времени деревянного забора. Вышедший из машины мужчина огляделся. Над несколькими гектарами принадлежащей институту загородной земли стояла тишина, в которой раздавались лишь звуки падающих с мохнатых лап сосен капель воды. Не перестающая последние годы удивлять погода была в своем репертуаре, шедший весь день снег быстро таял. С окружающих предметов словно смыло краску. Белым пятном в густом тумане светился на невидимом столбе фонарь. В воздухе витал запах прелых листьев и хвои. Была середина ноября, но казалось, что на дворе весна. Вечерело.

Сняв очки, мужчина достал из кармана поношенной кожаной куртки носовой платок и начал не спеша протирать стекла. Руки слегка тряслись.

Мимо медленно прокатилась «Тойота Камри». Сидевший за рулем бритоголовый крепыш бросил полный безразличия взгляд на нескладного брюнета с вытянутым, болезненным лицом, стоящего у такого же убогого автомобиля.

Снова надев очки и убрав платок в карман, Геннадий Леонидович Акутин долго смотрел вслед иномарке, пока свет габаритных огней не съела похожая на распыленное в воздухе молоко водяная взвесь. Затем, словно что-то вспомнив, он развернулся и направился по едва заметной тропинке, ведущей к калитке.

Оказавшись во дворе, поежился. Каждый раз, когда Геннадий Леонидович проходил мимо старой, до половины почерневшей березы у развалившегося сарая и нескольких запущенных кустов сирени под окном веранды, у него возникало чувство, будто нечто злое и опасное провожает его взглядом. Повсюду торчали почерневшие стебли выросшей за лето лебеды.

Одноэтажное, покосившееся от времени строение на краю поселка язык не поворачивался даже с натяжкой назвать дачей. Оно было намного старше Акутина. Доктор Свергун получил его за самоотверженный труд на благо науки в конце восьмидесятых. Уже в то время дом требовал основательного ремонта.

Геннадий Леонидович поднялся по скрипучим ступенькам крыльца, сунул за дверной наличник руку и вынул ключ. Открыл навесной замок. Осторожно, словно боясь произвести лишний шум, снял с петли запор. Воровато оглядевшись, потянул за ручку. Дверь старчески прокряхтела и всхлипнула давно не смазанными петлями.

В двух комнатах царил страшный беспорядок. После смерти жены Свергун перестал использовать дачу по назначению, превратив ее в лабораторию. Не имея ни детей, ни родственников, сделавшийся слегка сумасшедшим старик весь отдался науке.

Пройдя через гостиную, где из мебели стояли лишь стол, пара стульев и ветхий диван, Акутин оказался во второй половине дома.

Несколько шкафов с ненужными книгами и железная кровать с панцирной сеткой темными силуэтами выступали из темноты. Пахло плесенью и чем-то прокисшим.

Поморщившись, он отогнул край старенького паласа. Под ним был квадратный люк. Геннадий Леонидович потянул за металлическое кольцо. Вниз вела деревянная лестница. Спустившись, он безошибочно нащупал рубильник. Вспыхнувший свет заполнил довольно просторное помещение с обшитыми деревом стенами и кафельным полом.

Здесь, на двух длинных столах, располагалась целая лаборатория. Штативы, колбы, мензурки, флаконы с различными порошками и жидкостями делили место с электроприборами непонятного на первый взгляд назначения. У противоположной стены стояли составленные одна на другую клетки. Напуганные светом, в них сейчас метались крысы.

Подойдя к ним, Акутин какое-то время безучастно наблюдал за снующими зверьками. Затем посмотрел на часы, сокрушенно вздохнул и, скользнув взглядом по металлическому шкафу, запертому на замок, поднялся наверх. Вернувшись в гостиную, сел за стол и задумался.

За неполных три десятка лет лаборант кафедры молекулярной химии Акутин успел серьезно разочароваться в жизни. Родился в Москве, осчастливив своим появлением семью молодых аспирантов. Успешно окончив школу, пошел по стопам родителей, поступил в университет, после которого с головой бросился в науку. Однако уже через каких-то пару лет ко всему охладел, утвердившись во мнении, что ученых в этой стране держат для проформы, а институт – сборище утопистов-неудачников, слепо верящих в какое-то светлое будущее. На глазах чах и загибался отец, участвовавший в ликвидации Чернобыльской аварии, получивший медаль и огромную дозу облучения. В конце концов, однажды утром он не проснулся, оставив сыну в наследство уже не новый автомобиль, кучу книг и долги соседям. Последний год Акутин-старший практически не прекращал пить.

Глядя на более решительных и смекалистых коллег, которые ушли в бизнес либо вовсе иммигрировали за границу, где мозги, в отличие от России, имеют цену, Геннадий Леонидович с ужасом понимал, что годы уходят. Однако его собственные попытки найти место под солнцем результата не дали. Семья, просуществовав чуть меньше года, распалась. Жена не выдержала завтраков с бутербродами, обедов, состоящих из «роллтоновской» лапши, и совместного проживания со свекровью в одной квартире.

Окончательно потеряв всякий смысл в жизни, он механически ходил в институт, имитировал работу, а возвращаясь домой, проводил остаток дня перед телевизором. Надежда на перемены появилась совсем неожиданно, и оттуда, откуда он ее совсем не ждал. В конце лета к нему обратился доктор Свергун с просьбой быть ассистентом в работе над синтезом нового вещества.

Дав согласие, Геннадий Леонидович некоторое время даже не вникал в суть опытов. Однако в один из дней профессор продемонстрировал на практике действие полученного препарата.

Напоив крыс с виду обыкновенной водой, Свергун через некоторое время распорядился загрузить половину клеток в багажник машины. Выехав за поселок, они остановились под высоковольтной линией электропередачи. Выкурив по сигарете, вернулись обратно. Спустя несколько дней у животных, подвергнувшихся воздействию электромагнитного поля, отовсюду пошла кровь, а еще через сутки они погибли. Та половина, которую с собой не брали, осталась невредимой.

«Ты даже не представляешь, какие деньги можно сделать! – шагая из угла в угол своей лаборатории, с восторгом восклицал доктор. – Англия, Германия, да что там говорить – весь мир не может победить этих грызунов! Стоит только добавить этой гадости в сточные воды, как твари начнут гибнуть! Ведь в течение короткого времени они преодолевают под землей гигантские расстояния, пересекая массу электромагнитных полей, образованных различными коммуникационными линиями. В конце концов, поля можно искусственно создавать, бросив на тротуар тот же силовой кабель». – «А вы не подумали, что аналогичное действие эта гадость может оказывать и на человека? – ляпнул тогда Акутин. – Ведь так можно население целого города отправить на тот свет».

На секунду остановившись, Свергун отмахнулся: «Сейчас любая отрава просто так в магазинах лежит. Причем наша после воздействия на нее полями сохраняет пагубные свойства лишь очень короткий промежуток времени». – «Все-таки я с вами не согласен, – возразил тогда ему Акутин. – Это уже оружие»...

От размышления отвлек донесшийся с улицы скрип тормозов автомобиля. Затаив дыхание, Акутин прислушался. Хлопнули дверцы. Переменившись в лице, Геннадий Леонидович бросился на крыльцо. От ворот к дому уже направлялись быстрым шагом трое мужчин. Двое из них под руки волокли едва передвигающего ногами четвертого – бомжеватого вида парня. Его голова безвольно болталась. Он был примерно одного роста с Акутиным. Из-за сгустившихся сумерек невозможно было разглядеть черты его лица. Бормоча бессвязные фразы, парень пытался освободиться от своих конвоиров и упасть спать прямо тут, во дворе. Отведя взгляд от накачанного водкой и еще ничего не подозревающего человека, Акутин с опаской посмотрел в сторону дороги. Кроме джипа, на котором спешащие через двор люди приехали сюда, и его развалюхи, на ней никого и ничего не было.

– Здравствуй, Гена! – широкоплечий высокий чеченец с густыми бровями и холодным, пронизывающим взглядом протянул для приветствия руку. – Все готово?

– Я открыл вход в подвал, включил свет, – едва слышно пробормотал Геннадий Леонидович, рассеянно пожимая плечами.

– Когда твой Свергун приедет? – посторонившись, чтобы дать возможность своим помощникам протащить в двери парня, задал чеченец следующий вопрос.

– Примерно через час, – чувствуя, как от страха холодеет спина, выдавил Акутин.

Оставив пьяного в тесном и забитом разным ненужным хламом чулане, чеченцы по-хозяйски осмотрели комнаты. Спустились в лабораторию.

– Отрава здесь? – спросил один из них, ткнув пальцем в сейф.

Вместо ответа Акутин издал похожий на бульканье звук и странно повел головой.

– Хорошо, – чеченец потер руки. – Встречай своего гения.

Оставшись один, Геннадий Леонидович медленно опустился на табурет у стены. Взгляд его сделался отрешенным, словно только что на его глазах пропала какая-то очень ценная вещь и ее уже никак невозможно вернуть.

Не прошло и десяти минут, как наверху хлопнула входная дверь. Акутин вздрогнул и побледнел. Послышались шаги. Заскрипели половицы, издавая звук, от которого по спине побежали мурашки.

– Давно ждешь? – невысокого роста, с остатками седых волос над ушами, профессор снял с себя старенькое пальто и повесил на вешалку под лестницей. Потирая руки, прошел к столу.

– Только что приехал, – отводя взгляд в сторону, ответил Геннадий Леонидович, немея от страха.

– Когда же мороз ударит? – ничего не подозревая, сокрушенно вздохнул Свергун. – Так через пяток лет, глядишь, зимы совсем не будет.

«Господи, что я делаю!» – боковым зрением наблюдая за суетой Свергуна, подумал Акутин.

Наверху, за шкафами, притаились Каха и Адлан. В небольшом чулане спал пьяный и накачанный транквилизаторами неизвестный строитель из Молдовы, которого чеченцы выловили на одном из вокзалов еще накануне, предложив поработать на строительстве коттеджа. А здесь, рядом, профессор, который даже не подозревает, что живет последние минуты! Похоже на сон.

– Что с тобой? – Свергун надел фартук и заглянул в глаза своему помощнику. – Не заболел?

– Погода дрянь, – нарочито громко ответил Акутин. – Дайте ключи от сейфа.

Профессор протянул связку и развернулся к стеллажам.

Свергун что-то еще говорил, но Геннадий Леонидович не слышал. Он не сводил взгляда с лестницы, на которой уже появились осторожно ступающие ноги бандитов.

– Кто это? – удивился Сергей Степанович, когда в подвал спрыгнул Каха.

– Гринпис! – оголив ряд крепких зубов, улыбнулся чеченец и направился вокруг стола к профессору. – Пришли ругать тебя за то, что бедных животных мучаешь.

Отшатнувшись от него, Свергун налетел спиной на Акутина. По инерции тот обхватил его руками. Появился Адлан. Он приблизился к ученому с другой стороны.

– Кто вы такие и что здесь делаете? – слабеющим голосом потребовал объяснений Свергун. – Гена, отпустите меня сейчас же!

Акутин разжал руки. Действительно, чего это он? Никто и не требовал, чтобы он вмешивался.

Чеченцы схватили доктора с двух сторон и повалили на пол. Один вынул свободной рукой из кармана полиэтиленовый пакет. Надели его на голову ученому, обернули вокруг шеи скотч.

Свергун стал дергаться, подтягивая ноги к животу и резко отбрасывая их назад.

– Сядь сверху! – скомандовал оцепеневшему от страха Акутину Каха. Его лицо было красным от напряжения. По лбу катился пот.

Словно во сне Геннадий Леонидович выполнил команду.

Несмотря на тщедушный вид, профессор долго сопротивлялся.

– Жалко, прирезать нельзя! – прошипел напарник Кахи Адлан.

Когда все было кончено, Каха снял скотч и убрал с головы убитого пакет.

– Где отрава? – он выжидающе посмотрел на Акутина.

Медленно, не сводя взгляда с распростертого на полу тела, Геннадий Леонидович подошел к сейфу и достал ключи. Загробно скрипнули массивные двери.

– Открывать нельзя, – показав взглядом на деревянный чемоданчик, стоящий внутри, едва слышно проговорил Акутин. – Иначе любое излучение может активировать состав. Он в специальном контейнере.

– Знаем, – грубо оттолкнув его в сторону, Каха вынул чемодан. – Тащите сюда этого молдаванина.

Спустя десять минут подвал был залит бензином. На полу, рядом со стеллажами, лежали два человека. Один – доктор Свергун, второй – тот, кто совсем скоро должен был стать обгоревшим трупом Акутина.

* * *

Убаюкивающий шум реактивных турбин на какое-то мгновение оборвался, словно отстав от самолета, и тут же, повысившись на октаву, вновь нагнал пузатый фюзеляж серебристого «Ила», заполнив салон уже тревожным свистом. Начали снижаться.

Впервые за все время перелета Антон Филиппов посмотрел в иллюминатор. После двух суток в заснеженной пустыне, проведенных без сна, яркий свет вызывал резь, словно в глаза попал мелкий песок, от которого всякое движение век причиняло боль. Глядя сквозь разрывы свинцовой ваты облаков на проплывающий внизу подмосковный лес, рассеченный автострадой, он не мог поверить, что все позади. Воспаленный мозг уже перестал требовать отдыха, поддерживая сознание в каком-то взвешенном состоянии. Антон не мог толком понять, спал ли он. Были какие-то яркие и быстро меняющиеся видения, обрывающиеся от внутренних толчков, похожих на те, что испытывал во сне в детстве. Он где-то слышал, будто это на мгновение останавливается сердце.

В течение почти целой недели две группы спецназа испытывали на прочность подобно автомату Калашникова. Их разогревали, замораживали, валяли в грязи, заставляли карабкаться в горы и падать с высоты. За это время дважды пересекли пять часовых поясов.