До сих пор помню тот день, когда объявила матери, что начну работать: она долго молча разглядывала меня, а затем опустила глаза, и из-за того ее взгляда я всегда чувствовала, что моя работа давит на меня как что-то, в чем я виновата. Мирелла не одобряет это мое чувство, я прекрасно знаю: может, даже презирает, и своей манерой поведения намеревается устроить революцию против меня. Она не понимает, что именно я сделала ее свободной, я и моя жизнь, разрывающаяся между обнадеживающими старыми традициями и зовом новых потребностей.