Глава первая. Клятва вслепую

Волчонок понял, что заклятие удалось, когда лапы обожгло холодом. Он вывалил язык, тяжело дыша, и огляделся: всё вокруг было белым-бело. Так вот он какой – настоящий снег! Немного похожий на лебяжий пух, только искрящийся на солнце так, что аж глазам больно. А когда наступаешь – хрустящий, как свежая хлебная корка…

Волчонок вырос в Дивьем царстве – в краю вечного лета – и раньше никогда не видел зимы своими глазами, только на рисунках. Ночами ему часто снился снег, хотелось попробовать его на вкус – почему-то думалось, что тот окажется сладким, как сахар.

Взрослые смеялись над волчонком и его детскими мечтами, и только отец всегда говорил: мол, мал ты ещё, ничего не понимаешь. Вот подрастёшь, вся придурь вмиг пройдёт. Но книги заклинаний на всякий случай прятал: знал, что сын у него упрямый, весь в отца – если вобьёт себе что-нибудь в голову, ни ласками, ни уговорами, ни плетями не выбьешь – но вот всё равно недооценил его упорство. Волчонок тайную книгу нашёл и потихоньку утащил в свои покои, а отцу под подушку сунул другую – с похожей обложкой. Он не сомневался, что подмену вскоре обнаружат, но надеялся успеть вернуться домой раньше, чем это случится. Прежде волчонок редко осмеливался идти против воли отца, но заветная мечта стоила того, чтобы за неё побороться.

Теперь лапы ныли от пронизывающего холода, а порывистый ветер грубо трепал его пушистый белый мех. Он наклонил морду и, млея от восторга, лизнул снег. На языке осталась одна вода – не просто безвкусная, а даже с небольшой горчинкой. Волчонок не поверил своим ощущениям и снова лизнул. Комочки снега налипли на нос, и от этого очень хотелось чихать. Не сдержавшись, волчонок тоненько заскулил от обиды. Зелёные, похожие на человечьи, глаза наполнились слезами. Он так надеялся попасть в настоящую сказку, а вместо этого продрог, промок и вдобавок наелся какой-то дряни… давняя мечта обернулась разочарованием.

От жаркого дыхания его усы и шерсть на морде покрылись инеем. Чихнув, волчонок ударил лапой оземь, чтобы вернуться домой, но, увы, ничего не произошло.

Дурное предчувствие кольнуло сердце. Он снова топнул по снежному насту, но тот лишь издевательски хрустнул: ход не открывался, заклятию явно что-то мешало.

И тут волчонку впервые стало страшно. Он оказался в чужом недобром краю – Навьем царстве – впервые совсем один. И хоть был ещё юн, но ясно понимал: если дорога не откроется, ничем хорошим это не кончится.

Навьим царством правил Кощей по прозванию Бессмертный, который издавна враждовал с отцом волчонка – царём Ратибором. Стоит только попасться на глаза Кощеевым прихвостням, и пиши пропало – те сразу поймут, с кем имеют дело. Не так-то много в мире белых волчат-оборотней с зелёными глазами…

Вдалеке на краю поля виднелись чёрные стволы деревьев, и Волчонок затрусил туда: всё было лучше, чем стоять и ждать, пока за ним придут. Навьи колдуны уже наверняка заметили вторжение – может, это они и отрезали путь назад.

На снегу за волчонком оставалась такая чёткая цепочка следов, что впору было завыть от тоски и безысходности. Он прекрасно умел прятаться в летнем лесу, но зимний был совсем другим. Наверное, до сих пор беглеца спасала только его белая шкурка. Ах, каким же беспечным он был! И зачем только взял эту треклятую книгу…

Волчонок уже почти добрался до деревьев, как вдруг уткнулся носом в невидимую стену. Тихо взвизгнув, он с опаской отпрыгнул в сторону, потому что воздух перед ним вдруг заискрился, расступаясь в стороны, будто полупрозрачная кисейная завеса. Похоже, его приглашали в гости – и он вошёл.

Миг – и завеса громыхнула за спиной, словно дверь хлопнула от сквозняка. Волчонок вздрогнул и обернулся – перед ним была высокая каменная стена. Попался!

Сердце сжалось и ушло в пятки. Он не сразу понял, что под лапами больше не было снега, только мягкая трава. На ещё недавно голых деревьях зазеленела листва, и стало понятно, что это вовсе не лес, а чудесный яблоневый сад. Не такой, как в Дивьем царстве (там на деревьях росли золотые плоды и хрустальные листья), а настоящий, человеческий.

В землях смертных Волчонок никогда не бывал, поэтому удивился: попасть туда можно было только через вязовое дупло, а никак не пройдя сквозь зачарованную стену. Но, по крайней мере, теперь ему не грозила смерть от холода – иней на морде вмиг растаял, запахло мокрой шерстью и травой.

Стоило Волчонку немного отогреться и перестать дрожать, как живот тут же подвело от голода. Он поискал яблоки на земле, но не нашёл ни одного: похоже, эти деревья плодоносили не круглый год, если вообще когда-нибудь плодоносили.

Оглядываясь и стараясь ступать бесшумно, он обошёл весь сад (тот оказался совсем маленьким) и понял, что тут не было ни калитки, ни ворот: неприступная стена возвышалась со всех сторон. Волчонок попробовал было вырыть подкоп, но лишь обломал когти о твёрдую сухую землю. Судя по завыванию ветра и пышным снежным шапкам на столбах, там, за стеной, вовсю бушевала метель. Родной дом казался таким далёким, что хотелось скулить и кататься по земле, но он сдерживался. И, между прочим, не зря – потому что в саду волчонок был не один: до его ушей вдруг донеслось тихое девичье пение:

«Не для нас нынче встало солнышко, долго тянутся дни ненастные. Если выпить печаль до донышка, никогда мы не будем счастливы. Мёд горчит, и роса полынная выпадает на травы сочные – я родные края покинула, я навек обвенчалась с горечью».

Пробуксовав лапами по траве, волчонок нырнул в кусты белоягодника, с опаской высунул из листвы самый кончик мокрого чёрного носа – и вдруг увидел красавицу с каштановой косой до колен и очень грустными синими глазами. У неё были точёные черты лица, дугой изогнутые брови и бледная, будто бы фарфоровая кожа. Уши оказались не заострёнными, как у всех, кого знал волчонок, а совсем маленькими, аккуратными, со скруглёнными кончиками. Похоже, певунья была не из дивьих людей и не из навьих, а из того странного народа, что живёт по ту сторону вязового дупла.

Волчонок прежде никогда не видел смертных и был сражён наповал удивительной красотой девицы. Ему захотелось выбежать навстречу, виляя хвостом, чтобы та запустила пальцы в его шерсть, почесала за ухом, – и он не без труда сдержался, продолжая украдкой разглядывать незнакомку.

Одёжка на ней была ладная, сшитая по последней навьей моде: шёлковые шаровары цвета ранней зари, шитый золотом парчовый халат, отороченный мехом и подвязанный кушаком. Бледные запястья обвивали звенящие браслеты, а тонкую шею украшало ожерелье, сделанное словно из застывших капель росы. В общем, видно было, что живёт девица в неге и достатке. Почему же она тогда такая грустная?

Красавица подошла ближе, и волчонок на всякий случай припал к земле. Он видел, как маленькие сафьяновые туфельки с загнутыми носами замерли прямо возле его морды, девушка перестала петь и, кашлянув, прошептала:

– А ну, вылезай! Я тебя прекрасно вижу, малыш.

Волчонок высунул голову, на всякий случай прижимая уши.

– Не бойся, не обижу, – девушка улыбнулась, показав ряд ровных белоснежных зубов. – А вот другие могут, ежели увидят. Я – Василиса. А ты кто такой?

Волчонок вздохнул, вылез на садовую дорожку, отряхнулся от листьев и, ударившись оземь, обернулся белобрысым мальчишкой. Всё же в человечьем облике разговаривать было намного удобнее.

– Царевич Радосвет я, – он вытер нос рукавом вышитой льняной рубахи. – Из Дивьего царства.

– Да я уж вижу, что не из Навьего, – усмехнулась Василиса. – Здесь золотоволосых мальцов днём с огнём не сыщешь. Ох и влип ты, царевич. Коль увидит тебя Кощей – не миновать беды. Тебе годков-то сколько? Двенадцать?

– Тридцать восемь, – буркнул Волчонок, одёргивая зелёную курточку. – Нешто ты не знаешь, что дивьи люди взрослеют медленнее, чем смертные?

– Мне по-нашему привычнее считать. Ну, а теперь выкладывай: зачем пожаловал? Подсматривал за мной?

– Нет! Я так… в общем… – Радосвет на мгновение задумался: соврать или правду сказать, – но всё-таки решил быть честным до конца. – Я на зиму-зимушку взглянуть хотел. Вот только заклятие меня сюда забросило, а обратно не вывело. Не знаю, почему – вроде же всё правильно сделал…

Василиса покачала головой и сплела руки на груди; её многочисленные браслеты тихонько звякнули:

– Конечно, не вывело! Ты же в Кощеевы земли попал, а наш правитель страсть как не любит, когда чужаки суют нос в его дела. Твердит, мол, повсюду шпионы-лазутчики – хотят тайны выведать, огнегривые табуны свести, волшебные диковины украсть. Уж признайся, небось, тоже хотел в сокровищницу пробраться?

Царевич надул губы:

– Сдались мне ваши диковины! У моего бати у самого их тьма-тьмущая. Я всего лишь снег попробовать хотел.

– Попробовать? – очерченные брови Василисы от удивления взметнулись вверх, алые губы приоткрылись.

– Ну да. Я думал, он сладкий.

Девица рассмеялась в голос. Впору было обидеться ещё больше, но Радосвет не сумел: её смех оказался таким заразительным, что губы сами расплылись в ответной улыбке.

– А ты сама-то чьих будешь?

Он не мог перестать разглядывать смертную: не зря всё-таки говорят – чудной они народ. Вряд ли Василиса была старше сестрицы Ясинки – а той по осени как раз пятьдесят годков стукнуло, как раз в самый невестин возраст вошла. А держалась так, будто совсем уже взрослая.

– Из Дивнозёрья я. Слыхал, небось, о таком?

Глупые вопросы она задавала! Кто же из дивьих людей не слышал о Дивнозёрье – чудесном мире смертных, где на небе светят чужие звёзды, странные рогатые животные дают вкуснющее молоко, а жизни людей похожи на искры от костра – горят недолго, но такие яркие, что впору позавидовать. А ещё у них, говорят, бывают и лето, и зима, и сезоны сменяют друг друга в извечном круговороте. Такие вот чудеса, не то что здесь!

– Слыхать-то слыхал, а вот бывать не доводилось, – юный царевич повесил нос и вдруг выдал самое наболевшее: то, что давно иссушало его сердце. – Меня батя никуда не отпускает и даже в соседний лес на охоту не берёт. Сижу во дворце с мамками и няньками, будто маленький.

– Ох, понимаю, – Василиса присела на корточки и положила руку ему на плечо, отчего щёки Радосвета залились краской. – Я тоже нигде не бываю, кроме этого сада да своей башни.

– Зря. Там же снаружи зима! Настоящая! Говорят, можно играть в снежки, лепить снеговиков, кататься на санках. Ты когда-нибудь каталась на санках?