Лиз не отвечала. Парень съехал со скирды сена, весь такой чистенький, сухой, безупречный, в белой батистовой рубашке с завязками на груди, в светлых штанах. Ему-то тепло и сухо…

– Промокла, – констатировал он заметный всякому глазу факт. – А вдруг простудишься? У женщин с этого часто бывают осложнения… по девичьей части.

– По девичьей части у меня осложнения от тебя! – огрызнулась Элиза. – Шёл бы ты своей дорогой, барончик… – она вздрогнула от увесистого шлепка. Марис с неудовольствием посмотрел на мокрую после встречи с её юбкой руку.

– Фу, противно как, будто лягушку потрогал. Насиловать мокрую женщину как-то душа не лежит. Раздевайся!

Лиза стояла, раскрыв широко глаза, застигнутым врасплох зайцем.

– Раздевайся! – уже с раздражением повторил господин. – И прекрати трусить. Наденешь мою рубашку. Гардероб, сама понимаешь, остался в доме, – голос его звучал невнятно из-под ткани, что Стронберг стаскивал с себя. Оставшись наполовину обнажённым, пихнул рубашку в руки Лиз. И отвернулся.

– У тебя три минуты, чтобы отмереть, – предупредил он. Лиз не решилась уточнять, что будет потом. «Потом» не в её интересах. Вздохнув, она сбросила мокрую одежду с себя, на миг поднесла к лицу рубашку Стронберга. Чистая… тёплая, ароматная… небось с деликатным мылом стирают, которое для мытья. Подруга Лиз, работающая в господском доме, однажды принесла в листике с дерева немного такого мыла – мягкого, словно свечка. Оно было розовое и пахло розами. Сама Лиз и дети по-серьёзному мылись раз в месяц, когда в деревне топили общую баню для жителей – на дрова скидывались все. Волосы промывали смесью из глины и топлёного сала, а потом полоскали отварами трав. Так что грязнулей Лиз не была, но и розами не благоухала. Рубашка же Стронберга была вещью из другого мира. А что ей сомневаться, он сам отдал! Лиз быстро натянула предложенную вещь. Обрадовалась, что та не слишком коротка для её роста, прикрывает бёдра.

Девушка хозяйственно выжала и развесила брошенную одежду, вставая на кончики пальцев, чтобы дотянуться до стропил. А обернувшись, наткнулась на пристальный взгляд Мариса. Начала краснеть, гадая, как много тела он видел под задирающейся рубашкой. Потом вспомнила руку Стронберга, шлёпающую возле озера её голый зад, и краснеть раздумала. Большего он увидеть не мог.

Забравшись повыше в стог, Лиз села, целомудренно натянула на колени подол. Марис улёгся рядом, с едва заметной улыбкой разглядывая её. Лиза подумала, что Стронбергу вообще не свойственно широко улыбаться, это не Андрес, готовый бегать вокруг с улыбкой до ушей, кипучей энергией. Андрес был… своим парнем, простым и понятным, без тайников и лабиринтов в характере. Радовался – хохотал, злился – смурнел и бил сразу. Тонкие разговоры намёками были не для него. Зато и сомневаться в его чувствах Элизе не приходилось, о них Андрес кричал на всю деревню петухом.

– Тебе нравится такая жизнь, Лиз?

– Да что в ней может нравиться, – автоматически ответила девушка, продолжая думать о своём. – Дети всегда голодные, одежды не хватает, жалуются на холод.

– Тебе тоже холодно…

– Да что я! Я потерпеть могу, а вот сёстры маленькие. Их надо учить читать и писать, этим Селена занимается, она грамотная, – в голосе Лиз мелькнула гордость за сестру. – Она хочет уехать в город и устроиться работать на фабрику.

– Это тяжёлый труд, – перевернувшись на спину, Марис заложил руки за голову и смотрел в потолок. Женское любопытство заставило Лиз глянуть разок-другой на упругие выпуклые мышцы груди. Хорош… а кожа не белая, как у всей господской семьи, а даже коричневая. Как будто тяжко работал под жгучим солнцем. Следующие слова Мариса хлестнули кнутом.

– Многие женщины устают от него и выбирают женский путь.

– В содержанки? – Лиз взвилась, готовая прочитать лекцию о морали и достоинстве. Стронберг утихомирил её простым.

– Содержанки – это элита. Сотни становятся гулящими. Зарабатывают своими телами при трактирах и на улицах, стареют, изнашиваются, болеют. Нередко их убивают мужчины, заражённые дурными болезнями. Нет уж, в деревне лучше, тут свобода и чистота.

– Свобода для господ, – Лиз пожала плечами. – Прикажет мне завтра господин барон бросить всё и явиться работать к нему в дом – у меня нет выбора. Некому жаловаться, если он захочет меня убить.

– Нужно больно!

– Знаешь, твой брат надругался над моей сестрой, когда Линете было пятнадцать. Он не думал, что после этого Линету замуж не возьмут. Какое до этого дело хозяину? Это потом она придумала, что любит его, чтобы хоть как-то оправдать, что продолжает жить, а не утопилась. Матери запрещают дочкам с ней разговаривать, можно только кидать камни и плевать. А ты говоришь «дурные болезни», – Лиз снова вздохнула. – Если на солнце заглядываться – можно остаться без глаз. Вот Лин и сгорела.

– Они продолжают… встречаться?

Лиз улыбнулась осторожности формулировки.

– У вашей семьи есть домик в лесу, твой брат то и дело таскает туда Лин. Как с женой поругается, так и едет туда.

– А жизнь хоть как-то облегчает? Денег там, дров, мяса…

– Хорошо, что ему в голову это не приходит, – слишком уж ровным тоном проговорила Лиз. – Верну всё. Можно иметь сестру-идиотку, но не продажную.

Стронберг смотрел задумчиво на стропила крыши. Что он мог ей ответить? Что гордость – слишком большая роскошь для женщин её сословия? Глупая девочка, ещё вся в иллюзиях по поводу своего места в мире…

– По-моему, я тебя ненавижу, – вдруг спокойно проговорила Лиз.

– Ты так думаешь? – тон Мариса был нейтральным.

Девушка тряхнула своими удивительными розовыми волосами.

– Да. Смотрю на тебя и чувствую так… аж дыхание заходится. В голове одна мысль: напасть, расцарапать, покалечить твою смазливую мордочку…

Стронберг заинтересовался, повернулся на бок к ней.

– Ты думаешь, я красивый?

– Я думаю, что ты гад, – Лиз не стала таить чувства.

– Отчего так?

– А по тебе не скажешь, когда будешь бить, когда полезешь с поцелуями…

– Как только попросишь.

– У Андреса всё не так. Мой Андрес ясен, как вода в ручье. Смотрит зверем – будут неприятности, а улыбается до ушей – весь мой.

Марис поморщился.

– Вот без лекции об особенностях Ресья я вполне мог обойтись.

Лиз светло улыбнулась ему.

– Ты сам спросил.

Ох, не проста его девочка, отнюдь не проста! И зубаста. Вытянув руку, Стронберг провёл ладонью по голой ноге Лиз. Девушка словно ошпаренная метнулась в сторону, запуталась в мягком, проваливающемся под ногами сене, упала. Да неудачно, её нижняя половина оказалась ближе к мужчине, чем руки и голова. Элиза застыла напуганным зверьком, однако Стронберг вроде не собирался набрасываться на неё и насиловать. Дольше лежать опрокинутым пугалом было глупо. Старательно одёргивая рубашку, Лиз подтянула ноги к груди.

– Иди сюда, жертва землетрясения. Хочешь спать? – Стронберг выглядел умиротворённым. – Люблю дождь. В Швеции он особенный, покойный…

Ловкими движениями баронский сын разложил одеяло на сене, какое-то особенное, тоненькое, но сухие травинки уже не кололись через него.

– Иди ко мне, – повторил Стронберг, – я тёплый и безопасный.

– Целовать больше не будешь? – Лиз не смогла удержаться от касания больной темы.

Марис долго смотрел на неё сонными карими глазами.

– Буду. Наверное. Не могу только точно сказать, когда.

Лиз замолкла, обдумывая странный ответ. А Марис тем временем подгрёб её, прижимая к тёплому твёрдому боку. Покрытому только кожей.

– Разреши мне касаться тебя.

Девушка дёрнулась, прикрывая руками грудь. Стронберг неслышно рассмеялся.

– Там пока рано. Ты просто не знаешь всех своих чувствительных мест. Женщину можно распалить, не прикасаясь к груди, к губам и к… секретному холмику. А моя задача сейчас – усыпить тебя.

Лиз втянула ноздрями солёный и терпкий запах мужского тела. С тобой, пожалуй, уснёшь… Длинные пальцы Мариса обежали, легонько касаясь, её лицо, проникли в волосы и начали невесомо массировать, чуть потягивая пряди. Лиз устыдилась, что волосы её мокрые, свалявшиеся от дождя; но Стронберга это вроде бы не смущало. Было приятно. Сама не заметив, Лиз носом почти уткнулась в мужскую грудь, запах Мариса больше не мешал дышать и не стискивал горло.

– Ты тоже можешь потрогать меня, – проворковал искусительный голос откуда-то сверху. В сладкой пелене почти сна Лиз повела ладонью от крепкой шеи вниз, к косточке у горла, погрузилась пальцами в ямку, сползла на грудь. И тут же снизу её толкнула твёрдая и упругая часть.

– Ай!

Стронберг боднул её ещё раз. Лиз выросла в деревне и знала признаки, когда козлы, быки и псы становятся опасными. Мужчины, наверное, тоже? Неужели у них внизу есть такое же красное и отвратительное?

Марис почувствовал – что-то идёт не так. Руки его уже обнимали не девушку, а окаменевшую статую. Элиза практически перестала дышать и моргать, было понятно, что тормошить её бесполезно. Девушка испугалась. А всё его нетерпеливый друг… Отстранившись бёдрами от Элизы, Марис продолжил в месмерическом ритме гладить её волосы. И тихонько мурлыкать монотонный мотив.

Прошло, наверное, минут пять, пока сведённые судорогой ужаса мышцы девушки дрогнули. Марису снова пришлось решать задачу. Усыпить её окончательно или продолжить образование? Пожалуй, усыпить. Она измучилась. А Лиза решила за него, уже тихонько посапывая подмышкой. Марис подумал… и отпустил тоже себя.

Такого уютного сна у неё ещё не было. Лиз иногда спала в общей кровати с младшими сёстрами, но эти бойкие котята не успокаивали, а вертелись и пинались, лишая надежды отдохнуть. А когда и спалось, то вполглаза, в режиме контроля за ситуацией. Одной в кровати было всегда холодно под стареньким одеялом, а кошек для ловли мышей или тепла в доме не привечали. В этот же раз были все условия: сено ароматное, никто не тревожит, за стенами шуршит дождь. Тёплые властные руки обнимают и держат её. Да только это не жених, не Андрес – и ему-то лежать рядом с Лиз было рано, а младший Стронберг. Барончик настолько лишён самосохранения, что позволяет себе спать вместе с ней. Лиз не хотела будить его, поэтому лишь повернула голову набок. Спит. Лицо мягче, чем в бодрствовании, лишено напряжённой злости, ресницы мирно лежат на щёках. Они короткие, светлые и наверняка жёсткие, потрогать Лиз не решается. А губы, когда не сжаты, мягкие и пухлые, как у девчонки. Лиз смешно. Она фыркает, а через пару секунд Марис уже сонно чешет нос о её плечо.

– Проснулась, неугомонная? Как спалось?

– Замечательно, – отвечает Лиз, и Марис не скрывает удовольствия от её искренности.

– Чего же ты испугалась, девочка? – провокационно бормочет он.

Лиз честно пытается вновь впасть в оцепенение, однако страх с прежней силой не возвращается.

– Ты не такой, как я.

– И слава богу, – Марис тихо смеётся. Потом задумывается. – А как у нас с основами анатомии?

– С чем? – крестьянка смущается, но всё же смотрит на него. Марис вздыхает.

– Ты голого мужчину когда-нибудь видела?

Теперь Лиз сокрушена. Она отворачивается.

– Я не буду больше разговаривать с тобой.

Вот дурочка! И он дурак, что позволил себе надеяться отвертеться от преподавания. Вопреки истинным желаниям собственника в себе. Нет, её опытности он не хотел.

– Иди ко мне, недоразумение. Другие девушки в твоём возрасте… – он обрывает себя, сообразив, что мысли Лиз вновь свернут на сестру, и со сложившимся романтическим настроем можно будет распрощаться. По той же причине не стал говорить, что будь он на месте Ресья, давно бы уже побывал у невесты под юбкой. Он может сдержать свои аппетиты, но меняться не собирается.

Стронберг натянул на лицо суровое профессорское выражение:

– Итак, господа студиозусы, спросим себя: что же отличает мужчину от женщины?

– Ум, – буркнула Элиза. Брови Мариса, выражая приятное удивление, задвигались; но девушка безжалостно добавила.

– У мужчин его нет.

Кхе-кхе, как говорят опытные преподаватели, беря паузу на обдумывание. Ну да Бог с ним, с содержанием черепной коробки!

– Фрёкен Линтрем, вы искушаете меня соблазном удалить вас с лекции…

К его удивлению, Лиз смущается всерьёз, краснеет, по-детски оправдывается:

– Я ничего… а что я?..

Чудесная игра. Марис откашливается:

– Вернёмся к теме телесных различий. Женщина предназначена природой стать матерью и кормить дитя, поэтому у неё внутри есть тайная полость для вынашивания младенца и грудь с сосцами, из коих выделяется молоко…

– Корова, – печально вздыхает Лиз. Нет сомнений, когда бы её допустили на лекцию в настоящем университете, она бы взбаламутила весь факультет.

– Строение живородящих самок похоже, – соглашается Стронберг, стараясь не обидеть её. И забывает дышать, когда тёплая мозолистая ладошка ложится ему на грудь.

– Марис… а где ты набрался этих мудрёных слов?

Ловя наслаждение звуком своего имени на её устах, он с трудом понимает вторую часть. Но понимает – и хмурится: она стремится разрушить отличную игру.

– Много ездил по миру, малышка. А можно, я изучу, правильно ли устроена твоя грудь? – ладонью он плотно обхватывает холмик размером с хороший апельсин. И прёт напролом. – Тебе для этого придётся поднять рубашечку.

Грудная клетка Лиз раздувается, как кузнечные мехи, и Стронберг догадывается – планирует завизжать. Другой рукой сноровисто закрывает рот девушки.

– Всё, всё, я уже хороший. Давай перейдём к строению мужчин?

Элиза крутит головой и рычит, а когда удаётся освободиться от его руки…

– Лучше мы перейдём к смертоубийству! У меня есть жених, сколько раз говорить?!

– Ага, и поэтому ты валяешься со мной на сеновале практически голая!

– Убью тебя, – Лиз разъярилась не на шутку. Волоски на загривке Мариса встали дыбом. И не смешно вовсе, даже редкий зверь слон боится дикую мышь.

– Убивай, – он расслабился, закрыл глаза и раскинул руки, прикинувшись трупиком. Дохлая жертва не интересна практически никому.

Лиз презрительно сморщила нос.

– Ну, хватит. Если моя одежда подсохла, я буду собираться домой.

А вот этого Марис не собирался ей позволить.

– Домой? Лиз, на дворе глубокая ночь. Что скажет Мелисса, когда ты ночью постучишься в двери?

– Хорошо, что пришла, – но девушка всё же задумалась. Надевать сырую одежду и вылезать под дождь – он так и стучал по крыше сарая, во тьме шлёпать по скользкой мокрой траве да грязи…

– Останусь, если дашь обещание, Стронберг, не приставать ко мне.

Вздох Мариса – верх притворства.

– Не могу я этого обещать. Лучше скажу по-другому – ничего против твоей воли, тебе не будет неприятно.

Элиза снова легла на сено. Поёрзала, перебралась ближе к Стронбергу на одеяло.

– Я никогда не обращала внимания, что оно колется. Ты делаешь меня слабой, барон.

По крайней мере, не «барончик». Он, видимо, подрос в её глазах.

– Жить в грязи и лишениях не означает демонстрировать свою стойкость. Только глупость и лень, нежелание выбраться оттуда.

– Ты, я так понимаю, выбрался? Или прожигал деньги родителей?

Марис не обиделся.

– Убегая из дома, я взял с собой восемьдесят крон. Все прочие деньги за одиннадцать лет я заработал своим умом и трудом. Хотя ты считаешь, что у мужчин ума нет.

Он замолчал надолго, и это молчание заставило Лиз робко потрогать его за плечо.

– Не обижайся, я так не думаю… наверное. Я повторяла за мамой.

– У твоей матери, заметно, к отцу остался большой счёт. Восемь детей – и никаких сбережений. Зато одна из дочерей знает французский язык!

– Заканчивай потешаться.

– Лиз, ты точно не хочешь выйти за меня замуж?

Девушка только застонала.

– А ведь я могу увезти тебя во Францию.

– Не надо меня подкупать, – голос Элизы дрогнул. – Это нечестно по отношению к Андресу, у него-то таких возможностей нет.

– Да мне плевать на возможности Андреса! – заорал Марис. Сарайчик содрогнулся. – Я о себе думаю! Хочу тебя – и получу тебя! Ты знаешь, я могу поступить, как твой хозяин: просто взять и изнасиловать. Раз, другой, пока не потеряю интерес к игрушке.

– Да зачем тебе… – пискнула Лиз.

– Зачем? А ну, дай сюда руку! – разжав её пальцы, он силой плюхнул ладонь себе между ног. Лиз заторможенно ощутила нечто, похожее на крупную варёную морковь, очень тёплое, теплее остального тела, плотное, но упругое. Под её пальцами оно ещё увеличилось в размерах и в крепости, ткнулось в ладонь.

– Ой, там что-то не так! Сломалось… я не виновата!

– Ещё как виновата, – пробурчал Марис. Ярость покинула его. – Вот это и есть основное отличие мужчин. Кроме чести, гордости и стремления защищать свою семью. Так что – станешь игрушкой или выйдешь за меня?

Лиз засопела.

– Не стану. Не выйду. Я – невеста Андреса. Можно просто принять мой выбор?

– Я знаю, что ты в нём не уверена. Пожалуй, продолжу искушать тебя.

– Ты… ты… – девушка не находила слов.

– Тиран? – весело подсказал Марис. – Узурпатор? Так точно. Всё, что я вижу и хочу, становится моим. Когда-нибудь я расскажу тебе о своей жизни, малютка. Если захочешь. А пока только одно: я жил здесь и рос, как в первозданном Эдеме, с философией, что мир существует вокруг меня. В последовавшие годы мой взгляд весьма изменился. Я вынужден был бороться за слишком многие вещи, цветочек, чтобы не стать жадным. Голодный не насытится никогда. И я беру от мира всё больше и больше – всё, что он может мне предложить.

– Даже ненужное? – тихо произнесла Лиз. – Ведь я не нужна тебе.

– Это неважно, красавица, – он тут же поправился. – То есть было бы неважно, даже если бы ты была права. Но ты ошибаешься. Ты нужна мне настолько, что я прошу тебя выйти за меня замуж.

Лиз поморщилась, спрятав гримаску под спасительным покровом тьмы:

– Этот проклятый дух соперничества между мужчинами! Уверена, что если бы Андрес не предложил мне выйти за него, ты и мельком не посмотрел бы в мою сторону.

– Один.

– Что один? – не поняла Лиз.

– Один раз всё-таки бы посмотрел. Из любопытства. А там, – он пожал плечами, – кто знает?

– Еще не поздно, Марис Стронберг, – горячо зашептала Лиз. – Не поздно забыть, что ты увидел. Просто найди себе другую.

– Поздно, – Марис поморщился. – Когда я собирался сюда, звёзды мне предсказали, что тот человек, кем я был, обратно в Париж не вернётся. Я полагал, что всё это из-за встречи с семьёй. А рифы оказались совсем в другом месте. Поздно, – повторил он сухим, неутешительным тоном. – Теперь ты для меня единственная.

– Тебе будет больно, Марис, – из самых лучших намерений Элиза пыталась предостеречь его. – Я не хочу причинять тебе боль, что бы там когда-то ни произошло между нами. Ты не найдёшь со мной своего счастья.