Глава 1

Мы шагали по слабоосвещённому коридору, единичные чадящие факелы вместо того, чтобы хоть как-то обогреть, ещё больше пугали и заставляли меня вздрагивать от любого подозрительного шороха в погружённых в темень углах. Чуть впереди степенно двигалась мать-настоятельница, державшая спину так прямо, что я каждый раз невольно прислушивалась, а не хрустнет ли у неё там что-нибудь? Рядом со мной, поглядывая по сторонам, шла моя родственница, очень красивая женщина, должна заметить, внешность у неё была просто ангельской: белокурые локоны, благородный светлый лоб, голубые ясные глаза, узкий аристократический нос, алые, как спелая вишня, губы, высокая грудь, тонкая талия и длинные, стройные ноги. Невероятное сочетание нежной очаровательности с убийственной сексуальностью. И мой дедушка повёлся на всё то показное великолепие в сочетании с милейшей, практически овечьей кротостью.

На самом деле Луиза ла Асолье не была хорошей. Вообще, далека от этого понятия. Она оказалась страшно алчной и злобной мегерой. Любить эта женщина могла только себя и деньги. Ну ещё власть, что эти деньги давали.

Пока дедушка был в сознании и вполне бодр, она умело скрывала свой истинный нрав, но стоило ему слечь с инфарктом, как началось. И чем реже старый лорд приходил в сознание, тем более стервознее становилась мадам Луиза.

Мы свернули за угол и остановились перед дубовой дверью. Настоятельница – Мария Вега, вынув из широкого кармана своей тёмно-синей рясы увесистый ключ, вставила его в замочную скважину и, дважды провернув, толкнула дубовую створку.

– Проходите, леди ла Асолье, мисс Джейн, прошу, – пригласила она нас внутрь своего кабинета.

Мы гуськом, друг за другом перешагнули невысокий порог, и после короткого кивка хозяйки, уселись на твёрдые, холодные стулья. В небольшом камине весело горел огонь, немного разгонявший сумрак в аскетически обставленном помещении. Три стула, рабочий стол монахини, плетёный коврик на полу, парочка навесных полок, вбитых в каменную стену, заполненные свитками и стоящими в один ряд бережно хранимые от пыли и насекомых фолианты.

– Я к вам приехала по очень важному делу, – не стала тянуть кота за хвост моя «бабушка» и сразу же заговорила о важном, я же уже догадалась, зачем она меня сюда притащила, – моя, мхм, внучка дурна нравом и хабалиста, – начала она с главного, я не удержалась и закатила глаза к потолку, что не осталось незамеченным от острого взора матушки Марии.

– Вижу, дочь моя, правду говоришь, – вставила она своё меткое "фи". – Но вы продолжайте, я вас внимательно, очень внимательно, – подчеркнула настоятельница, – слушаю.

– Благодарю, матушка, – улыбнулась Луиза, – так вот, пока мой дражайший супруг находится без сознания, да ниспошлёт ему Всевышний полное исцеление, вот я и решила заняться перевоспитанием нашей внучки, чтобы Патрик, как только очнётся, возрадовался наступившим переменам в характере Джейн. Дорогая, – обратилась она ко мне, при этом умудряясь смотреть вроде и на меня, но всё же куда-то мимо, – ты здесь, чтобы добрейшие монахини взрастили в тебе благородные качества, кои должны приличествовать юной леди. И чтобы твой дедушка смог оценить мой вклад в твоё развитие, как только он придёт в сознание.

– Похвально, весьма, – покивала монахиня, сверля мою дражайшую мачеху спокойным взором серо-зелёных глаз, в глубине коих я всё же заметила алчные всполохи. Деньги, много денег получит монастырь, в том числе и сама настоятельница, если меня запрут в этих застенках.

Вот честно, сейчас я чувствовала себя героиней из одноимённого романа, когда-то написанного гениальной Шарлоттой Бронте. Но в моём случае всё было по-настоящему, и я уже устала щипать себя за запястье, оставляя на нежной коже синяки, чтобы в конце концов в сотый раз убедиться, что вокруг меня суровая действительность, а не сон.

– Вот наш скромный вклад, – на стол лёг увесистый бархатный кошелёк, громко звякнули золотые монеты, а я и глазом моргнуть не успела – мешочек исчез со столешницы натурально волшебным образом: р-раз! и нет его. Вот она магия в действии.

– Всевышний послал вас к нам, ведь вскорости начнутся посевные, и эти средства пойдут на доброе дело, столько всего нужно прикупить, – величественно кивнула матушка, – а за Джейн мы непременно присмотрим, знаете, физический труд и искренняя молитва облагораживают.

Луиза ла Асолье не знала – это было видно по её не ведавшему солнца белоснежному лицу и мягким, нежным ручкам. Но мадам неспешно кивнула, соглашаясь со словами настоятельницы.

Матушка в ответ многозначительно сомкнула веки, и, протянув узкую кисть к увесистому колокольчику, звякнула в него пару раз. Тут же дверь в кабинет распахнулась и внутрь вошла невысокая монахиня, которая очень даже низко поклонилась начальнице. Я бы сказала – подобострастно.

– Вызывали, матушка-настоятельница? – тихий смиренный голосок и скрещенные на животе руки – сама покорность.

– Да, у нас новая послушница – леди Джейн ла Асолье. Определи её в отдельную келью, накорми, юная мисс только прибыла и устала после дороги. Дальнейшие распоряжения поступят позже, – сказав всё это, хранительница монастыря перевела свой холодный взор на меня и добавила: – Леди ла Асолье, следуйте за матушкой Гложеттой, она вам всё покажет.

Я демонстративно неохотно поднялась и направилась на выход. А эти две дамочки остались наедине, чтобы, видать, обсудить некие детали. Мне бы их подслушать, вот только сделать этого при Гложетте никак не получится.

Глава 2

В этот мир я попала чуть более года назад.

В родном я просто легла спать, а проснулась уже тут: в новом теле и в незнакомом месте. Из приятного – мне теперь не тридцать с хвостиком, как у кометы, а лет семнадцать – тело юное, даже какое-то угловатое, словно подростковое; из неприятного – я любила свой дом и своих родных и всё произошедшее со мной в первый месяц чудилось дурным сном, просто кошмаром! Ладно бы мир был современный, но это оказалось хоть и далеко не Средневековье, но что-то близкое к восемнадцатому веку. Недолго даже думала, что ухнула в наше земное прошлое, ан нет, на меня со всей совей неумолимостью рухнула альтернативная реальность. Лорды и леди наличествовали, замки и рыцари тоже, но церковь была иной, хотя нашлось место и инквизиции, благо с ней я не сталкивалась, а вот географические данные, даже языки – были иными.

И ещё показывать свой крутой нрав, когда в первые дни кто-то из «родственничков» стал насмехаться над Джейн, точнее уже надо мной, не стала – лучше тихо всё разведать, а потом делать. И к тому же, насколько я чуть позже поняла – моё решение не светить новую леди Джейн оказалось верным – слишком явные перемены могли привести к лишним вопросам, а там и к инквизиции. А мне такого вовсе не нужно… Но нет-нет мой характер всё же прорывался в язвительных фразочках и нежелании починяться.

От воспоминаний, к горлу снова подступили слёзы, обжигая своей едкостью и выжигая что-то внутри. Ну зачем я здесь? Для чего? Я ведь самая что ни на есть попаданка! Обычно у таких людей есть некая миссия. Вот только за двенадцать с лишним месяцев пребывания тут, так и не выяснила, в чём же она (миссия) заключается.

Вздохнув устало, отёрла рукавом ученической рясы слезы с мокрых щёк, и прилегла на жёсткую узкую лавку. В самом начале по ночам, боясь с неё свалиться на холодный, каменный пол, мне приходилось балансировать и спать урывками. И это негативно сказывалось на моём состоянии в дневное время: монахини пахали покруче многих рабочих на заводах. Никакого перерыва на сон, перекур и иже с ними. Даже обед был каким-то скоростным, а после снова работа "отсюда и до заката". Со временем, конечно, привыкла и даже умудрялась высыпаться: отбой был в восьмом часу вечера, практически сразу же после скудного холодного ужина. Подъём в четыре утра и завтрак. И, должна сказать, завтраки я любила: мадам Эбби готовила наивкуснейший хлеб, поверх которого было позволено положить кусочек варёного мяса и ломтик тонкого сыра. Также подавали горячую кашу с добавлением малюсенького кусочка масла, и варёное яйцо. Вот всё это для меня было очень вкусным, и я ни разу не просыпала завтраки. Не могла себе позволить пропустить "пиршество", хотя порции были весьма умеренные, от такого лишний жирок точно никак не нагуляется.

Вытянув свои тощие кости на лежанке, посмотрела на потолок, на котором я уже успела выучить каждую трещинку и завиток. Прикрыла веки, желая поскорее уснуть.

С тех пор, как меня сюда привезла Луиза, прошло больше полугода. Подруг завести так и не вышло, нам банально не разрешали общаться вне работы на полях и огородах. Вышиванием и иными прикладными искусствами занимались в большом хорошо освещённом зале и между столами непременно вышагивали строгие монахини-надзирательницы. Иногда нам удавалось перекинуться парочкой фраз в ванной комнате, но это происходило так редко и непродолжительно, что толком познакомиться не удавалось. А ещё девочки часто болели, практически через келью слышались сопливые шмыганья и покашливания. Если девушка не могла подняться с лежанки, их куда-то уносили, и чаще всего они уже не возвращались. Мне было страшно подумать, что с ними происходило в зимнее время, поэтому я и не стремилась к близкому общению: не хотелось терять того, к кому привыкаешь. А здесь подобное было суровой реальностью.

Сон сморил меня через четверть часа бесполезных размышлений. Я здесь и даже бежать мне некуда, да и не на что. Были бы деньги, можно было бы попробовать. А так – это всего лишь мечты. Я не знала ни окружающих территорий, ни куда, собственно, держать путь. В какой стороне замок моего деда мне тоже было неизвестно. Впрочем, можно было бы спросить у людей, как говорится, язык куда хочешь доведёт. Но всё снова упирается в деньги и в банальный страх попасться в лапы разбойников. А что они могут сделать с беззащитной одинокой девочкой, разгуливающей по лесу в одиночестве? То-то и оно, что ничего приятного. Сгинуть где-то в овраге – так себе мечта. А я хотела иного – найти путь назад, в родной мир, домой. И благодаря этой цели я держалась, не позволяя себе расклеиться окончательно и впасть в депрессию.

Очередное утро следующего дня не предвещало мне никаких сюрпризов: ранний подъём, умывание в холодной воде, и степенное шествие в строю с другими воспитанницами в сторону столовой. Еду уже разложили по глубоким мискам и мы встали каждая у своего стула, замерев в ожидании матери-настоятельницы. Только после того, как главная монахиня займёт своё место во главе стола, мы могли присесть.

Только в этот раз матушка что-то задерживалась и девушки, позабыв о том, что нужно смиренно молчать, стали негромко перешёптываться.

– Джейн, как думаешь, что с матушкой-настоятельницей? – рядом со мной замерла Анника, рыжеволосая девчушка с россыпью забавных веснушек на бледном лице.

– Не знаю, Анни, – ответила я также негромко, – но, думаю, нам всё же позволят позавтракать без неё. Уж больно кушать хочется, – призналась я, потерев ноющий желудок.

– Да, – девочка с тоской поглядела на исходящую ароматным паром кашу и на ещё теплый хлеб. – Остынет ведь, но, я уверена, даже холодной каша будет очень вкусной!

– Воспитанницы, – в столовую вошла первая помощница Мари Веги, – садитесь, сегодня молитву предтрапезную молитву зачитаю я.

С облегчённым выдохом девушки потянули стулья из-за стола и по зале разнесся неприятный скрежет ножек по каменному полу. Стоило нам занять каждый своё место и смиренно сложить руки на груди, при этом не забыв низко склонить головы, прижав подбородки к груди, как матушка Клодет начала утреннюю молитву.

Кстати утренней службы в часовне здесь не было: мы умывались и сразу же шли завтракать. Зато приходилось вечером, сразу же после работ на полях, отстоять час на коленях, слушая речи священника-мужчины. Он очень профессионально промывал мозги всем живущим в женском монастыре, а я пропускала всё мимо ушей, поскольку мне было о чём подумать, кроме как о смирении, послушании, об ограничениях своих желаний, о власти духа над телом и так далее.