Старые письма.

Опавшая листва ушедшего столетия, даже тысячелетия.

Жухлые страницы, ломкие края. Хранители голосов, мыслей и давно утраченного тепла, которым навеки окутано прошлое.

Куцые, написанные второпях на коленке. Они выскальзывали из почтового ящика прямиком в нетерпеливые руки.

Длинные и обстоятельные, на пять-шесть страниц. Эти делали конверт неприлично пухлым и обещали увлекательное чтение.

⠀

Буквы, как и их хозяева, разноликие. Мелкий бисер усыпает вырванный из тетради листок, теснится и соскальзывает за края.

Размашистые буквы-гренадеры маршируют стройным шагом по разлинованному бумажному простору.

Круглые, как валуны в горной речке, буквы катятся, подпрыгивают, подгоняют друг друга выпуклыми боками.

⠀

А за буквами рядами – люди.

В первом те, кто ушел и оставил немного себя, юного и чуточку бестолкового, на потертых страницах. Можно коснуться их, покинувших настоящее, кончиками пальцев. Они там, по ту сторону букв.

Вслед за ними – живые, повзрослевшие, отягощенные грузом лет и километрами расстояний, несбывшимися надеждами и утраченными иллюзиями. Они уже и не помнят, какими остались в письмах.

⠀

И те, и другие были девчонками с сахарными начесами, обесцвеченными челками и серебристыми тенями на веках. Мальчишками с гитарой, запасом разбивающих сердца песен и дерзким прищуром глаз.

⠀

Одно общее есть у всех.

Город, в котором выросли.

Кто-то здесь же родился и огласил победным криком прилегающее к роддому озеро.

Кого-то доставили младенцем, туго обернутым в кокон байкового одеяла.

Кто-то заявился угрюмым подростком, и город принял в свои знойные, припорошенные пылью объятия.

⠀

И покатилась жизнь, как перекати-поле по бескрайней степи…

Часть 1

Когда бездумно пророчит лето,

А человеку – шестнадцать лет,

И столько веры в свои победы

И в то, что Бога на свете нет!

И вечер теплый, и ветер южный,

И окрыляет избыток сил,

И очень важно, и очень нужно,

Чтоб кто-то бережно объяснил,

Что жизнь проходит, меняет краски,

То зацелует, то отомстит,

Не все то горе, что нету счастья,

Не все то золото, что блестит,

Что в мире много таких вопросов,

Где не ответить начистоту,

Что резать вены – еще не способ

Свою доказывать правоту.

Екатерина Горбовская

1. Эмигрант, модельер, космонавт

– А я вчера мышей убила половником.

– И это говорит человек, который мечтает стать знаменитым модельером! – гыгыкнул Андрей.

– А что мне было делать? Выхожу на балкон, а они шуршат в пакете с сухарями, – Ольга развела руками, ничуть не раскаиваясь.

– Представляю, как ты метнулась за половником и пошла крушить их, как Рэмбо.

– А ты бы их обогрел, накормил и усыновил?

Айша слушала и представляла пакет с кроваво-хлебным месивом, последнее пристанище несчастных мышей. Дернула плечами от отвращения.

– Спасибо, теперь точно на ночь есть не буду.

Они сидели на скамейке возле дома. К городу подкрадывались сумерки и вытесняли дневную одуряющую жару. Листья карагачей, мелкие и клейкие от зноя, поблескивали под лучами угасающего солнца. Еще один летний день клонился к закату. Атмосферу то и дело прорезывали звонкие крики – мальчишки играли в казаков-разбойников. Пыль, вечное покрывало города, стояла мелкой взвесью в воздухе, и едва успевала прилечь, как ее снова вздымали неугомонные детские ноги. Девчонки помладше сосредоточенно плели узоры из длинной резинки, прыгали на ней по очереди, тряся хвостиками и косичками. Из распахнутых настежь окон доносилась какофония телевизоров, обрывки разговоров и звонкое постукивание поварешек о края разнокалиберных кастрюль. Кто-то курил в окно, кто-то поливал палисадник из шланга, иногда обдавая самых шумных казаков и разбойников.

– Бабушка уже вызов и номер получила. Осталось съездить в Москву, забронировать место в самолете, оформить визу. И все, гудбай, СССР. А следом и мы с мамой. – Андрюха вскочил, делая вид, что уходит. Картинно помахал рукой и засеменил Чарли Чаплином.

Тающее солнце через сито листвы скользнуло отблеском по его темной стриженой голове. Худой, с черными бровями и неожиданным азиатским разрезом глаз, он никак не вязался с образом истинного арийца.

– Фонпанбек, останься! – рассмеялись девчонки.

И он вернулся к скамейке, плюхнулся рядом. Толкнул Айшу в бок.

– Не хотите, чтобы я уезжал, так и скажите.

Наклонился и привычно пошарил по земле, отыскивая нужный по форме и размеру камешек. Нагретый за день голыш лег в руку. Заскользил меж пальцев, перекатился, подлетел вверх, словом, заслужил неслыханное приключение в отличие от других каменных собратьев.

Мама у него действительно была немка. Папа – наполовину поляк, наполовину казах. Вот и получился Андрюха – и фон, и пан, и бек.

В июне тысяча девятьсот девяносто первого года эту троицу, да и всех остальных горожан, национальный вопрос не волновал. Скорее вызывал любопытство – сколько и каких кровей у кого намешано. Потому что в крохотном городке, как в казане, варился самый разношерстный люд со всех концов Советского Союза.

Поначалу в голой степи появился поселок, потому как скрывались тут несметные залежи полезных ископаемых. Так и возникла на карте малюсенькая точка с гордым названием Жанатас, в переводе с казахского – новый камень. И закипела работа, с размахом развернулись и добыча фосфоритной руды, и строительство домов. Всезнающий Андрей вещал, что по объему добычи их город на втором месте в Советском Союзе. Правда, на вопрос, кто на первом, ответить затруднился. Еще он утверждал, что на генеральном плане застройки есть даже аэропорт. Девчонки верили слабо, но с восторгом гадали, в каком уголке Жана-Парижа (так местные с любовью называли Жанатас) его могут построить.

Город рос. Народ тянулся сюда по разным причинам – кто за длинным рублем, кто по комсомольской путевке, кто с гитарой наперевес навстречу романтике. Свою лепту внесли и зэки, чья колония-поселение находилась тут же. Олина тетя преподавала им химию и биологию. Этот факт воспринимался актом неизмеримого героизма. Шутка ли, войти по доброй воле в логово тигров с одной лишь указкой.

– Повезло, что тетя раздобыла польский трикотаж. Уже дошиваю свое маленькое черное платье. Осталось решить, где будет молния – на спине или сбоку.

Невысокая, компактная Ольга могла позволить себе любой фасон. Она и сейчас была в мини-юбке в обтяжку и топике с тонкими лямками. Крепкое, налитое тело, с задорными яблочками грудей, без единого изъяна. Хотя сама Ольга считала ноги коротковатыми, о чем не уставала говорить, желая, чтобы ее непременно убедили в обратном.

– Тебе пойдет. Мое тоже почти готово, последняя примерка осталась. Все, как хотела. Широкий пояс, пышная юбка, рукава фонариком.

Айша, в отличии от подруги, короткое позволить не могла – истово считала себя толстой. Она не осознавала, что пухлость ее, скорее, милая, чем отталкивающая. Любуясь Олей, в себе ничего выдающегося не находила. Волосы как волосы – темно-каштановые, разве что длинные и волнистые. Глаза как глаза – разрез таков, что на фотографиях выходил несколько сонный вид. Если подвести карандашом, то казались больше и ярче. Беда в том, что краситься Айша не любила. Искренне считала суету вокруг внешности пустой тратой времени.

Неподалеку раздался причудливый, едва слышный свист.

– Все, я пошел, а то дойдете до обсуждения нижнего белья.

Андрей встал, отбросил камешек. Махнув на прощание рукой, растворился в летних сумерках, фиолетовых и легких, как смородиновый компот.

– Слышала? – Ольга мотнула головой в ту сторону, куда ушел Фонпанбек. – Это КПА-шники. Они постоянно его высвистывают под окнами.

Андрей и Ольга жили в одном подъезде – том самом, возле которого они и сидели, уже свободные от экзаменов в предвкушении выпускного. Айша обитала в соседнем доме. Учились тоже вместе. Правда, Андрей присоединился к ним только в седьмом классе. Девчонки до третьего класса посещали школу имени Мухтара Ауэзова, что стояла неподалеку, в пяти минутах ходьбы. Но потом ее сделали полностью казахской, и Айша с Ольгой перешли в школу имени 60-летия Октябрьской революции. Так длинно, конечно, никто не произносил, говорили коротко: «Шесятлет». Вышагивать пришлось дальше, но что поделаешь. Так и доучились до одиннадцатого класса.

– Я поняла, что бездарь. Не выйдет из меня модельера.

Оля зашагала взад-вперед, готовая парировать успокаивающие слова Айши. Та молчала, потому что слышала это уже не раз.

– Я сегодня шла из художественной школы, встретила Эдика. Помнишь, я тебе про него рассказывала? Сын дяди Пети Захарова, папиного коллеги.

– Помню.

– Показала ему рисунки, он поржал.

Да, это было серьезной реакцией профессионала. Парень недавно пришел из армии и собирался не абы куда, а в Московское художественное училище. Неоспоримый факт, что человек талантлив. Даже если не поступит, в умах земляков навеки останется тем, кто поехал попытать счастья в самой столице.

– Я не умею рисовать. Это все мама: «Хочешь стать модельером – иди на живопись».

– Правильно же говорит.

– Да ну вас.

– А чего ты ждала?

Ольга присела, закинула ногу на ногу. Поболтала в воздухе матерчатой тапочкой, собственноручно расшитой затейливым бисерным узором.

– А тебе не страшно так далеко уезжать? – проигнорировав вопрос, задала встречный.

– Чего бояться, одна же страна. Не просто так в газете объявление попалось об этом украинском институте. Буду переводчиком.

Ольга покачала головой:

– Чует мое сердце – застрянешь ты там. Галушки, борщ и какой-нибудь гарный хлопец не оставят тебе выбора. Только не выходи за рыжего или дурака. Так папа говорил.

Айша хохотнула и поднялась. Провела руками по округлым бокам.

– Да я сама как галушка. Так и не похудела к выпускному.

Мимо с оглушительными воплями пронеслась ватага мальчишек. Ольга неодобрительно цыкнула им вслед.

– А как ты думаешь, где и кем мы будем в двухтысячном году? – молниеносно переключилась на другую тему. – Ты понимаешь, подружка, что мы счастливчики? Перейдем из одного столетия в следующее. Да что там столетие – в следующее тысячелетие шагнем!

– Ты станешь иконой стиля, я буду приезжать на твои показы с международными делегациями. Познакомим наших мужей и задружим семьями, – Айша уверенно обрисовала перспективы.

– А Фонпанбек превратится в толстого бюргера, и все станут называть его херр Юрковский! – подхватила Ольга фантазии об ослепительном будущем.

Звонкий хохот огласил двор, влетая в распахнутые окна еще одним звуком мелодии летнего вечера…

– Пойду я, – кое-как отсмеявшись, проговорила Айша.

Обнялись, расцеловались, и она побрела к своему дому.

– Напомни, кем ты хотела в детстве стать?

Она обернулась. Ольга стояла на пороге подъезда, придерживая открытую дверь коленом.

– Космонавтом, – ответила Айша приглушенно.

– Кем?

– Иди в баню! Не буду я кричать на весь двор!

– Вечером позвоню, скажешь. А то не усну от любопытства, – Оля послала ей воздушный поцелуй и скрылась за дверью.