Глава 1

«Мысль о смерти вводит нас в заблуждение, ибо она заставляет нас забывать жизнь.»

Вовенарг

13 марта 2001

Я снова закрыл книгу и отложил её. Повернув голову, глянул на окно и невольно улыбнулся, рассматривая небольшой сад нашей новой усадьбы: сакура только начинала расцветать как, впрочем, и слива. Через неделю сад будет облачен в сиреневые и бледно-розовые краски, тогда можно будет заниматься и там, так как плач маленькой сестры еще долго не будет давать мне учить уроки.

Зная, что все равно не смогу заучить новую тему при таком шуме, я встал и направился в комнату сестры, которая все еще громко плакала.

– Прости Итачи-кун, – проговорила длинноволосая женщина. – Твоя мать, кажется, недосмотрела сестренку, поэтому у нее небольшая температура. Я знаю, что ее плач не дает тебе нормально заниматься.

– Ничего, я понимаю, – смотря на мать, выказал я спокойно.

Она обратила на меня свои глаза, которые были цвета темного шоколада и слегка улыбнулась.

– Мам, может надо вызвать врача? – спросил я. – Ей всего лишь полгода, а она почти каждый месяц вот так болеет.

– Твой отец уже вызвал, – кивнула она и аккуратно взяла сестру на руки.

Я подошел к матери, и внимательно посмотрел на малышку: темные волосы и глаза, которые она сейчас закрыла из-за слез. На щеках был румянец и скорее всего из-за повышенной температуры.

Увидев меня, она плача протянула ко мне свои маленькие руки. Непроизвольно улыбнувшись, я сказал матери:

– Мам, дай ее мне.

– Хорошо, – склонила она голову.

Поднявшись на ноги, она аккуратно переложила сестру мне на руки. Ее маленькое тельце было теплым. Я глянул на ее лицо, когда она внезапно перестала плакать.

– Смотри-ка Итачи-кун, она больше не плачет, – нагнувшись и смотря на нас, она улыбнулась. – Видимо Аки-тян почувствовала, что ее держит старший братик.

– Мам, если у тебя дела, можешь идти, до прихода врача я сам за ней послежу, – проговорил я, не сводя с ее глаз своего взгляда.

– Было бы замечательно, только я вас сначала сфотографирую. Можно ведь, Итачи-кун?

Я поднял голову и согласно кивнул. Через минуту в комнате сестры раздался щелчок, после чего мама покинула комнату.

Все еще держа сестру на руках, я подошел к окну.

– Сестренка, смотри, скоро расцветет сакура. Тогда я вынесу тебя в наш сад и покажу первые распустившиеся лепестки, – я улыбнулся ей, когда она неожиданно начала громко смеяться.

Простояв у окна, еще минут десять, я решил спуститься вниз. Когда вошел в гостиную, обнаружил отца, который сидя на полу у низкого письменного стола занимался каллиграфией. Я забыл, что сегодня суббота, а именно в этот день недели отец около двух часов занимается тем, что сосредоточенно выводит кистью иероглифы.

Он был в традиционном кимоно, а длинные черные волосы были рассыпаны по его широким плечам. Он всегда садился у открытого окна.

Однажды я спросил его, зачем он занимается этим каждую неделю, на что получил ответ: «Это помогает мне привести мысли в порядок. А еще, что более важно: занимаясь каллиграфией, выводя аккуратно каждую черточку иероглифа, я обостряю свое внимание и нарабатываю терпение».

Я очень хорошо знал, что при работе отца эти качества в приоритете, так как он занимал такую высокую должность, как глава отдела расследований в Главном Полицейском Управлении.

Имя Цею Хаджиме было известно во всем ГПУ еще, когда моему отцу было двадцать четыре года. Тогда он в одиночестве раскрыл дело, над которым долгое время работала целая группа следователей, но не могла никак выйти на след преступника. Его авторитет и уважение в ГПУ с годами только росли.

Все это я знал из рассказов своего дедушки, который также был детективом, но который уже пять лет, как вышел на пенсию.

Мой дедушка говорил, что назвал моего отца в честь знаменитого самурая Сайто Хаджиме, который являлся одним из руководителей отряда в Шинсенгуми.

– Отец, – позвал я.

– Да, я слушаю, Итачи, – он продолжал вырисовывать иероглифы.

– Когда именно приедет врач? – задал я вопрос.

Он не успел ответить, так как зазвонил домашний телефон.

– Отец, мне поднять? – спросил я.

– Я сам, – ответил он, и, отложив кисть, медленно встал.

Неспешной походкой, он направился к телефону. В это время, я подошел к письменному столу и начал разглядывать то, что уже вычертил мой отец: идеальные линии были выведены с особой сосредоточенностью.

– Что? Кто это говорит? – я резко обернулся, так как впервые слышал, чтобы в голосе отца слышались нотки волнения.

Мой отец стоял, прижимая телефонную трубку к уху. Я удивился, когда понял, что в раскрытых глазах отца виднелся явный проблеск страха.

– Отец, в чем дело? – я сделал шаг к нему.

Он резко положил трубку и громко позвал мать, а затем посмотрел на меня:

– Итачи, поднимись с Аки к себе в комнату.

Я с секунду смотрел на него, обдумывая вопросы, которые возникли у меня. Но непререкаемый тон отца говорил мне, что сейчас я не смогу ничего узнать.

Я повернулся, и уже хотел было уйти, когда неожиданно отец остановил меня:

– Подожди Итачи, – я обернулся, когда он продолжил: – в моей комнате, в ящике стола, там… там лежит револьвер. Возьми его и держи всегда при себе. Тебя ведь дедушка уже научил им управляться?

Я изумленно расширил глаза, но не стал ничего спрашивать, а лишь кивнул:

– Да, научил. Ясно, он будет всегда у меня.

Я ушел. Зайдя в комнату отца, взял с ящика оружие и долго смотрел на него, пока сестра на руках не начала снова плакать.

18 марта 2001

Я остановился. Подняв голову, стал смотреть на почки сливы. Они вот-вот должны раскрыться и я, почему-то, ждал этого с большим нетерпением. Присев под этим деревом, я медленно достал револьвер. Это оружие мне подарил дедушка, но из-за недовольства матери отец забрал его.

Я хорошо помнил, как отец сказал тогда, что по исполнению мне двадцати лет, он сам лично вручит револьвер мне в руки.

– Но что же тогда он сейчас делает у меня в руках? – произнес я вслух, затем нахмурившись, сам себя спросил: – Что тогда сказали отцу по телефону? И кто это вообще был? И почему, кто бы это ни был, он продолжает ежедневно ровно в одно и то же время звонить нам?

С тех пор прошло пять дней. Пять дней как мать с нервной дрожью поднимает трубку телефона при каждом его звонке. Вчера я сам хотел его поднять, но отец, который на удивление со вчерашнего дня не отлучается даже на работу, громко сказал, чтобы я к телефону даже и не подходил.

На мои вопросы мать не отвечала, а отец и вовсе из своего кабинета почти не выходил.

– Что происходит? – я опер голову о кору дерева и закрыл глаза.

Продолжая неосознанно вертеть револьвер в руках, я все еще думал о том, с каким волнением отец говорил, когда нам позвонили в первый раз.

Его страх отразившийся в глазах не выходил у меня из головы. С его слов тогда, я понял, что он и сам не знал, кто это звонил.

– Возможно ли… это звонки с угрозами? – я резко раскрыл глаза.

Поведение отца, страх матери – все это говорило лишь об одном: отцу угрожали, и по всему видимо грозились нами.

Быстро поднявшись на ноги, я помчался к дому, на ходу засунув револьвер в кобуру, которая теперь все время висела у меня под пиджаком. Поднявшись по лестнице к входной двери, я ворвался в дом.