Мама не упускала ни единой возможности упомянуть, какого же хорошего мальчика я потеряла. Причём рассказ, как Марк дал мне пощёчину и даже не выслушал, она точно и не слышала. Для неё он самый лучший, собственно, как и для всех окружающих.

Вот и мой дом… Он выглядит сравнительно небольшим снаружи, но внутри хватает места для всей нашей семьи: меня, мамы, отчима и бабушки (по маминой линии). Глубокий выдох и я, поднимаясь на веранду, открываю дверь.

«Тяф, тяф!» – тут же доносится до меня щенячий лай из гостиной и две пары маленьких лапок со всей скоростью, на которую способны, цокают в мою сторону.

– Ай ты мой сладкий! – я хватаю зверёныша на руки и прижимаю к щеке.

Это Васат – щенок аляскинского маламута. Ему всего два месяца. Мне подарили его в день, когда я сдала последний экзамен пару недель назад. Я была так счастлива, когда Грэг – мой отчим – протянул мне коробку с этим чудом. Да и сам Грэг радовался ничуть не меньше, весь красный от смущения и с широченной улыбкой. Чего нельзя было сказать о маме, она явно с недоверием поглядывала на Васата, видимо, это была не её идея и она от неё была не в восторге. Но терпеливо стояла рядом, пока мы вдвоем тискали это мохнатое чудо природы.

– Кира? Это ты? – в коридоре появилась молодая женщина с планшетом в руках и квадратными очками на кончике аккуратного острого носика. Судя по всему, она спешила на кухню.

– Привет, мам.

– О, Боги, когда же ты уже перекрасишься! – воскликнула она, взглянув на меня мельком.

Я закатила глаза. Это было её обычное ежедневное приветствие. Она всегда ждала, что одним прекрасным днем я заявлюсь домой с не таким идеально холодным блондом, ну а хотя бы русой, как она сама. И эта порядком приевшаяся традиция уходит глубоко в историю, не то что бы нашей семьи, скорее, маминой жизни…

Её не устраивает цвет моих волос из-за того, что это живое напоминание об ошибке её молодости – моем отце. Маме было восемнадцать, она училась на факультете журналистики в королевском государственном университете, мой отец учился там же, но на историческом факультете, третий курс. И однажды историков направили на практику на археологические раскопки, а мою маму отправили с ними, чтобы написать об этом статью в студенческую газету… Ну, как сами понимаете, у них там закрутился роман, но в середине срока, отведённого на раскопки, мой отец исчез. В буквальном смысле. Его подавали в розыск, думали, может заблудился где-то в лесу или на него напали дикие звери, но нет. Его и след простыл, как будто и не было. Ни на раскопках, ни в институте, ни в своем собственном доме он больше никогда не появлялся.

А через два месяца мама узнала, что беременна мной. Хоть она и говорит, что не в обиде на моего отца, ведь он даже не знал, да и не мог знать, о том, что я существую, поведение её каждый раз, как разговор заходил об этом человеке, говорило совсем об обратном…

Аборт она делать не хотела, и моя бабушка – лучший хирург нашего региона – её поддержала, сказав, что аборт в столь юном возрасте может иметь весьма плачевные последствия. И если бабушка поддерживала маму, то дедушка этого совсем не одобрил. Когда он попытался заставить маму поменять мнение на счет меня, бабушка послала его ко всем чертям и выставила из дома, сказав, что родная дочь и внучка ей в тысячу раз важнее какого-то мудака.

Они растили меня одни до четырёх лет. Потом в жизни мамы появился Грэг и они поженились. Грэга совершенно не смущало, что у его возлюбленной есть ребёнок. Он был даже рад, так как своих детей иметь не мог. Кто-то может сказать, что я должна принимать Грэга, как родного отца… Ведь что такое четыре года!? Я и помнить-то ничего не должна, но нет. Грэг очень хороший, добрый, я безмерно ему благодарна и очень его люблю, но всё же назвать его папой у меня за всю жизнь язык так и не повернулся. Скорее всего, это неправильно, но что-то не дает мне это сказать.

Я кинула рюкзак к лестнице, ведущей на второй этаж, а сама последовала за мамой в кухню. Это было мое любимое место в доме. Не потому, что я люблю набивать желудок, нет… Просто это одно из немногих мест, скорее даже единственное, где я могу увидеться и поговорить с бабушкой Хильдой.

Она очень ценит и любит свою работу. Просто живёт ей. Да такому хирургу грех было бы не спасать жизни сутками напролёт… Но из-за этого дома она появляется, разве что на обед. И максимум на три-четыре часа ночью, чтобы отоспаться, и то не всегда. Но на обеде она присутствует регулярно, чтобы не случилось. Вот и сейчас она снова, как обычно, прячется за газетой.

– Здравствуй, бабуль! – здороваюсь я.

– Приветствую, Кира. – бабушка сложила газету и аккуратно положила её на край стола.

Для меня Хильда была образцом стойкости, выдержки и внутреннего стержня. Без всяких вопросов, в нашей семье была главная она, но своим правом на управление и запреты она пользовалась редко. Вообще, она включалась в семейные дела исключительно в том случае, если кто-то был на грани того, чтоб кого-то убить. А без этого, все вопросы оставляла решать нам самим.

– Продемонстрируешь мне свой аттестат? – учтиво поинтересовалась бабуля.

Я с небольшим страхом достала документ из внутреннего кармана джинсовки, протянула ей и устроилась на свое место за столом, по правую руку от неё. Я внимательно смотрела, как Хильда придирчиво изучает каждую строчку. Мне было не стыдно за свой аттестат – одна четверка не конец света.

– Умница, девочка моя. – наконец-то вынесла вердикт бабушка и вернула мне документ. – Прекрасный результат.

– Спасибо. – робко прошептала я.

– Да, – язвительным тоном поспешила добавить мама, доставая картофельную запеканку из духовки. – если бы ещё эта бумажка действительно была правдива. А то в последнее время она как-то совсем своего ума не демонстрирует, а скорее даже показывает его отсутствие…

Ну вот… И тут началось. Мама была очень не рада узнать, что мы с Марком расстались, да ещё и таким образом. Она считала, что мальчик из такой богатой и благополучной семьи для меня – лучший вариант, пиковый. А дальше я буду находить каких-нибудь алкашей или тиранов… И это в лучшем случае.

– Элизабет! – одернула её бабушка. – Закрой рот и подавай уже еду!

Я с благодарностью взглянула на Хильду. Она положила свою руку поверх моей и крепко сжала. Бабушка категорически запретила ругаться по поводу этой истории в её присутствии, считая, что я умная девочка и сама разберусь со своей личной жизнью, хотя ей тоже приходилось не сладко. Почти каждый знакомый начал косо смотреть на нашу семью после этого инцидента. И если мама придавала этому вселенский масштаб, то бабушка будто не замечала.

Мама продолжала бурчать что-то себе под нос и Хильда решила её отвлечь.

– Кстати, где Грэг? Опаздывает?

– Что вы, Хильда! Ни в коем случае!

В кухню вбежал Грэг, весь взъерошенный и чересчур счастливый. Он главный офицер полиции по северо-западному городскому округу и на работе ему приходится нелегко. Но обеды он всегда прибегает в последний момент, но сегодня задержался особо.

– Кира. – он восхищённо смотрел на меня. Теперь понятна причина его несусветного счастья. – Ты закончила школу! Поверить не могу! Иди я тебя обниму скорее!

Я поднялась со стула и Грэг, не смотря на свою не самую лучшую физическую форму, закружил меня в объятиях. Это мне в нем нравилось больше всего. Даже если у него на что-то нету возможностей (физических ли, или финансовых) он сделает все, чтобы сделать свою семью счастливой… С одним условием, если моя мама не будет против. И это мне в нем не нравилось.

– Поставь её на место, дорогой. – с холодным взглядом отчеканила мама. «Дорогой» она произнесла так, будто это было оскорбление. – Ей не пять лет, чтоб таскать её на руках.

– Конечно, конечно… – неразборчиво пробормотал Грэг и уселся за стол.

Я тоже заняла своё место, и мама выставила на выбор несколько блюд. Картофельную запеканку с курицей, отварную стручковую фасоль со сметанным соусом, отбивные, греческий салат…

– И на десерт фисташковое мороженное. – объявила она, присаживаясь по левую руку от бабушки и добавила: – В холодильнике. Возьмёте сами, кто захочет.

– Благодарю Элизабет. – кивнула бабушка, беря себе отбивную, и повернулась к отчиму. – Грэг, в чем дело? Проблемы на работе?

– Не то, что проблемы. – пожал плечами Грэг. – Просто выяснились новые подробности, скорее всего, как-то связанные с зимним терактом в школе.

– И что там? – полюбопытствовала я.

– Я уже начала об этом статью. – мама не дала ответить Грэгу, хотя вопрос я арестовывала именно ему. – В день теракта у вашего учителя физики, мистера Якобсена, украли машину. Следствие предполагало, что на ней могли скрыться одни из организаторов. Но на следующий день начался сезон активных снегопадов, и найти её стало невозможно. А сейчас эта машина оттаяла на сорок седьмой трассе Хайлтскор, ведущей к природному заповеднику.

– Именно так. – согласился Грэг отчаянно. – Но нам придётся очень сильно постараться, чтобы выбить из этой машины хоть какой-то толк для дела… Водительское стекло разбито, внутри её тоже замело и отпечатков фактически не осталось. Но на заднем сидении есть следы от большого количества крови. Возможно, кто-то из них был ранен и, как уже сказала Элизабет, дорога ведёт к заповеднику, и если так, то либо их оттуда забрали на вертолёте, либо они пытались скрыться в лесу…

– Вертолет в такой ветер!? Не смеши меня, Грэг! – фыркнула мама. – Тем более это не теракт на саммите G-20 со всем правительством, чтобы готовить ради него вертолет! Это обычная школа. Наверняка какие-то лесные сектанты, протестующие против образования своими дикарскими методами.

На какое-то время воцарилось молчание и кроме звяканья приборов по посуде ничего не было слышно. Это одна из деталей, к которой нашу семью, так сказать, «приучила» я с детства. Если мы все вместе и пусть нам даже не о чем разговаривать, пусть лучше будет тишина, чем работающий телевизор или музыка. Чтобы никто не отвлекался друг от друга на сторонние шумы. Поначалу они ворчали на меня за это, но теперь привыкли. И, похоже, даже сами не против…

– Очень вкусные отбивные, мам. – я посчитала нужным отдать должное её кулинарным способностям, ведь отбивные были действительно объедение. – Ты приготовила по какому-то новому рецепту? Раньше я таких не пробовала.

– У меня получилось лишь жалкое подобие. – мама отвечала не отрывая взгляд от своей тарелки. – Это рецепт шеф-повара из ресторана «Ориентал», в который я, ты и Грэг идем завтра. Вот там-то ты попробуешь их во всей красе.

– Ого! – удивилась я. – А что за повод? Канун расторжения унии?

– Нет. – мама вскинула брови (явно дурной знак). – Мы идем на ужин с семьей Ларсенов, чтобы извиниться.

– Что!? – я кинула столовые приборы на стол и краешек фарфоровой тарелки откололся. – Мама, Марк не хочет со мной говорить, а я с ним тем более!

– Ты не понимаешь, что это за семья, Кира!

– Прекрасно понимаю! – фыркнула я. – Они спонсируют школу, спонсируют вашу газету, спонсируют всё что можно, чтобы все вокруг им лизали задницы и яблоко недалеко от яблони упало!

– Марк не виноват, что ты решила променять его на этого паршивого Гуревича! – мама перешла на истерический полукрик. – Моя дочь променяла семейство Ларсенов на еврея! Позор-то какой!

– Во-первых, с каких пор ты стала расистом? А во-вторых, – я наклонилась через стол поближе к матери. У меня стали наворачиваться слезы. – я уже тебе рассказывала, как всё было. А ты продолжаешь оправдывать человека, который оклеветал, оскорбил и ударил твою дочь. Я твой ребёнок, не он! Ты должна защищать меня, а не его!

Я продолжала смотреть на маму, но она была абсолютно уверена в своей правоте. Её взгляд так и говорил: «Ты сама не понимаешь, что говоришь, ненормальная!». Я пыталась разглядеть в них хоть каплю сочувствия, но…

– Дай знать, когда вспомнишь, кем я тебе прихожусь… – севшим от горечи голоса, выдавила из себя я и поднялась со своего места. – Спасибо за обед, я больше не голодна.

Мне больше не хотелось их видеть. Никого из них. Да, логично было бы злиться только на маму, ведь это с ней я ругалась, но ни Грэг, ни бабушка не вступились и не поддержали меня. От этого было обидней вдвойне. Поддержки мне ждать неоткуда.

Я поднялась в свою комнату и кинула рюкзак на кровать, а сама уселась за косметическим столиком и уставилась на себя в зеркало. Я за всю жизнь столько не плакала, сколько за последнюю неделю.

Раздался скрежет. Васат открыл дверь, которую я оставила приоткрытой, с другой стороны и уселся у моих ног, в непонимании, закинув голову на бок. Его уши ещё не стояли и забавно переваливались со стороны на сторону. Это вызвало у меня улыбку.

– Хороший мой… – я подняла его на руки и обняла.

Я была не права. Вот она, моя теплая, мохнатая и безумно милая поддержка.