Дыра

От своего дома в пригороде Казани Насима добиралась до редакции полтора часа. До автобусной остановки идти было далековато, и она стояла на трассе с поднятой рукой. В легковушки не садилась. Мотала головой и пятилась. Наконец, разбрызгивая лужи, тормозила отяжелевшая маршрутка. Всегда битком. Стиснутая со всех сторон, Насима забывалась в полусне, и не сразу замечала чью‐то наглую пятерню, которая грелась на её бедре.

В редакции газеты девушка сидела на «горячей линии» – где‐то прорвало трубу, у кого‐то отключили отопление… Жалобы заносила школьным почерком в амбарную тетрадь. К работе относилась прилежно, особо не задумываясь, что диплом журфака предполагал нечто большее.

За неделю до 31 декабря о ней вдруг вспоминало руководство и поручало изображать на корпоративе милого зверька, который символизировал Новый год. Так она уже рычала, хрюкала, пищала, что вызывало пьяный восторг у сотрудников. В этом году примерила костюм белого зайчика, но в свои двадцать шесть играла уже как‐то тяжеловато, без задоринки. Но её похвалили, усадили за стол поближе к потеплевшему главному редактору и поставили перед ней целую тарелку очищенной моркови. Она попыталась улыбнуться, но предательски брызнули слёзки…

Дальний конец посёлка Селикатный, где проживала Насима, превратили в свалку. Сюда торговцы придорожного рынка свозили протухшую рыбу и летом жителей душил вонючий ветерок. Чайки перебрались сюда с волжских просторов и породнились с воронами. С неба падали обглоданные рыбьи головы и хребты.

За окном чудом уцелевшая от вырубленного бора старая сосна кидалась в Батыя шишками. Пёс поскуливал. Сосна напоминала ей о маме, которую у самого дома сбила машина. Глубокая рана на стволе затянулась, но шрам ещё белел. В тот день пьяный сосед решил сгонять за водкой…

От мамы ей остались аудиокассеты с итальянской эстрадой и старый портативный магнитофон «Романтик». Иногда Насима ставила её любимые песни: «Mamma Maria» или «Casa Mia». Носила с собой в сумочке два маминых снимка, на которых та была похожа на Орнеллу Мути. Когда прошлым летом итальянская звезда приезжала на открытие Казанского кинофестиваля, девушка простояла под дождём два часа, чтобы только увидеть свою маму. Но из лимузина вышла чужая располневшая тётенька.

В августе в тени беседки скромненько отпраздновали двадцатисемилетие Насимы. Забежали подружки‐соседки, потом зашла Марзия‐апа с внучкой‐семиклассницей и протянула белое блюдце с голубой волной, бегущей по краю. На дне был нарисован весёлый городок – Marmaris.

Сказала, что к внуку приехал друг из Турции. Когда сад погрузился в прохладные сумерки, тот появился. Ополоснув лицо из шланга и взбив кудри, начал, жестикулируя и коверкая русские слова, что‐то объяснять старушке. Был чересчур возбуждён, как будто выпил. Потом послышались удары топора, потянуло сладким шашлычным дымком. Насима поливала дамские пальчики, когда внук Марзии окликнул её из‐за заросли малины: «Айда к нам! С другом познакомлю…»

Турка звали Азиз. Рядом с ней он притих, но после третьей рюмки его пляшущие короткие пальцы, как‐то ловко так щёлкая в воздухе, несколько раз пробежали по её коленке. Из путаного рассказа она поняла, что в детстве родители отдали его в музыкальную школу, окончив которую он стал продавать подержанные японские автомобили. Три дня Азиз искрил вокруг неё. Они гуляли по парку «Миллениум», фотографировались у изливающейся чаши. Усадив на скамейку, заросшую плющом, он театрально встал перед ней на колени и сделал предложение. Она даже не помнит, ответила ли «да». Может, только кивнула? На следующий день Азиз исчез. Она заглядывала из‐за забора во двор к Марзие, прислушивалась, – тишина!

Вскоре в фанерном ящике, прибитом к воротам, стали появляться весёлые открытки из Мармариса. Когда наступила зима и крышка ящика начала примерзать, эти послания напоминали ей лето. Прежде чем открыть, она их обнюхивала. Он писал большими буквами с забавными описками. Украшал листочек амурами и пронзёнными сердечками. Старенький бабушкин буфет помолодел от этих открыток, а две самые красивые даже появились в уголках деревянной рамки шамаиля, которую смастерил ещё дедушка. Как‐то майским утром в почтовый ящик упало письмо с приглашением. Этот звук она услышала, находясь в редакции. Разве такое возможно? Над ящиком распустился куст сирени и намалевал на фанерке свою кудрявую фиолетовую тень.

Давани, промокая уголком косынки глаза, раскатывала тесто. Вечером прибежали подружки‐соседки и принялись завидовать Насиме. Звучала «Mamma Maria», потом что‐то татарское… Пришлось успокаивать бабушку. Что тут такого? Насима едет знакомиться с его родителями, а через несколько недель они с Азизом вернуться в Казань и здесь распишутся. До этого, как и положено, будет никах¹⁴…

Всё дальнейшее пробежало как во сне. Самолётик вынырнул из розового облака, и Насима увидела игрушечные домики. Измир пылал от жары. Ей казалось, что она смотрит на себя со стороны. Вот, пружиня на носочках, она спускается по трапу. Горячий турецкий ветер развязывает ей бантик и распускает косу, заплетённую бабушкой. Вокруг Азиза толпа встречающих размывается. Лицо ему освещают огромные розы. Ярко-бордовые цветы ползут по белой стене аэропорта к безумно голубому небу…

Они едут в Мармарис. В машине Насима улыбается, погружённая в своё счастье. Внизу, под обрывом, шумит море. Кабриолет Азиза, ныряя в глубокую тень, спускается по серпантину на пляж. За последним поворотом море неожиданно встало на дыбы, обрызгало и ослепило новобрачной пеной. И вот уже парус скатерти захлопал в ловких руках официанта. Порванная рыбацкая сеть отделяла кафе от галечного пляжа. Насима почувствовала, как мелкая соль от высокой волны увлажнила плечо. Обернулась, там за обнажённым стволом платана стояла бронзовая девушка и читала книгу. Насима немного подвинула свой стул влево, чтобы закрыть её от Азиза…

Официант поставил на столик два керамических горшочка. Под крышкой кипела горячая волна с морскими обитателями. Запахло йодом. Поужинав, они отправились дальше. Сначала вдоль побережья, мимо курортных городков и дискотек, где уже начинала шевелиться ночная жизнь, затем стали круто взбираться в гору. Далеко внизу за хвойными лапами блеснули огоньки отелей. Автомобиль как будто бы взлетал!

Только посреди ночи добрались до места. Азиз внёс в тёмный коридор чемодан и сумки. Внутри пахло першистой травой. В спальне стоял кувшин с засохшим букетом, на тарелке ломтик сыра покрылся зелёным пушком. Она принялась всё это убирать, но Азиз остановил её. Торопливо открыл бутылку розового вина, посадив себе пятно на шорты, ополоснул газировкой два пыльных бокала, и притянул к себе Насиму. Кривая турецкая сабля повисла на золотом гвоздике звёзды…

Утром она выскользнула из объятий Азиза. Налила в таз воды и принялась тихонько прибираться. Пыль выросла, как плесень, забитые мусором пакеты были рассованы по всем углам. Дом напоминал узкий пенал в два этажа с запущенным садиком у входа. В кладовке наткнулась на открытую коробку с сувенирными тарелочками, на которых был изображён Мармарис.

Пообедали элешами¹⁵. Потом прогулялись в магазин. Вечером пришла бабушка Шафак, похожая на тучу. Она, не замечая Насиму, долго отчитывала Азиза. На рассвете он укатил. Сказал, за новой партией машин. Появился только через месяц. Исхудавший и уставший. Отоспался, и через три дня снова исчез. За то время пока его не было, Насима покрасила дом снаружи, подклеила обои, прополола заросший садик, обнаружив там всеми забытый куст жёлтых роз. Разбила небольшой огородик, посадила помидоры и перец. Закрыла большим железным листом брешь в заборе, куда со свалки на горе скатывался разный мусор. Расчистила задний дворик, где по скале карабкалась кривая сосенка, и поставила рядом два плетёных кресла… Ещё попыталась научить бабушку Шафак делать татарскую лапшу. Показала, как можно быстро превращать тончайший блин теста в горку пуха, но та сразу полоснула себе по пальцу.