Ну, этот дружочек никого равнодушным не оставит. Терца можно либо "высылать" из себя - с пенной истерикой, с гневным скандалом, с филистерским негодованием, - либо молиться на него, по-детски падая на коленки, и благоговейно целуя ручки, и восклицая: "Да, да! И я! И я тоже так думаю! Ах, как Вы хорошо, как Вы чудно это сказали!"
Книга о Гоголе полностью гоголевидна. Страницы усыпаны узором ярких, запоминающихся, неожиданных идей, риторических вопросов и восклицаний (заклинаний?..). Это не литературоведение и не публицистика. Это что-то - сверх. Туманы, туманы, сквозь которые светят такие яркие огни (то ли эльмовы, то ли Господни)... Автор постоянно крутится, оборачивается, открещивается от самого себя - противоречит себе уже через несколько страниц (и ты понимаешь, в общем-то, что хочешь примкнуть и к той, и к той позиции!), клянётся, ругается, брызжет слюной и исходится в орфическом экстазе. Чем не Гоголь..?
Язык - м-м-м... вкусняшка!
Ещё при жизни зрит он себя погребённым в мире, уподобленном громадному кладбищу. Кажется, самый воздух полнился для него трупным смрадом и холодом. "И непонятной тоской уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь... Всё глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в Твоём мире!" Ситуация летаргии перекидывается на равнины Европы, Палестины, России, по которым он колесит, окоченевший, забитый в гроб свей изнемогшей, почти бесчувственной плоти, уже подающей признаки начавшегося разложения, в экипаж, где, укутавшись, он притворяется спящим во избежание речи с досужими пассажирами, в тягостное одиночество комнаты, вечным постояльцем и пугалом чужих квартир, городов, семей, пансионов, где в обмороке, пересиливаясь, он пытается ещё что-то писать, молясь о чуде, о ниспослании лестницы с неба - лестницы вдохновения - лестницы поэтапного восхождения - лестницы должностных ступеней, государственной пирамиды - лестницы пасхального звона и воскресения - лестницы обыкновенной, деревянной, верёвочной, какую, он молит, спустят в могильную яму, куда его наконец всё же закопают живым. (Господи, как правильно, но как это всё-таки страшно, невыносимо страшно, что Гоголя закопали живым!)
Собственно, это первый автор, которого я читаю, чтобы осмелиться назвать Гоголя "барыгой", "пакостником", "врушей", чтобы очертя голову утверждать, что он "исписался" к концу жизни и через страницу закрывать это признанием в любви его последним произведениям.
Рекомендуется всем. Всем филологам-литературоведам - читать обязательно. Всем, кто любит и кто (в особенности!) не любит Н. В. Гоголя - обязательно! Художникам очень рекомендую прочитать первую половину последней главы: "Глава пятая. Мёртвые воскресают. Вперёд к истокам!"