© Татарское книжное издательство, 2014

* * *

Зелёный берег

Дорогим моим учителям – Нури-абы Юсупову, Джалял-абы Хасанову, Фазылу-абы Исхакову, Марии Константиновне Петропавловской, Магинур-апа Файзуллиной, Александре Дмитриевне Аитовой…

Я всегда вас помню, всегда думаю о вас. Вы в моих глазах лучшие на свете, самые честные и самые справедливые.

Абдурахман Абсалямов

Часть первая

1

Туман…

Землю окутал утренний белёсый туман. В двух шагах ничего не видно, будто нет ни густого леса на берегу, ни широкой, бесшумно текущей Волги, ни медленно плывущих теплоходов, самоходных барж, катеров – всё поглотил этот пухлый, как вата, туман. Кажется, что предупредительные гудки судов, раздающиеся над рекой, – это всего лишь последние отзвуки жизни перед тем, как она затихнет навеки. Пройдёт ещё несколько минут – и всё кончится, ничто больше не потревожит мёртвой тишины.

С дерева падает влажный от росы листок. Он не реет, как обычно, раздумчиво в прозрачно-голубом воздухе, словно колеблясь, опуститься на землю или лететь дальше, но под тяжестью облепивших его мелких жемчужных капель без шороха ложится у подножия осокоря, вершина которого смутно очерчена в вышине. Опускается ещё лист, ещё… Они как бы покоряются неизбежной судьбе: наше место – на земле, чтобы истлеть, превратиться в прах. Но это обманчиво. Жизни чужды безгласный покой и вечный сумрак.

Вот сквозь сгустки тумана начинают просвечивать лучи солнца. Сперва они кажутся нерешительными, даже робкими. Но если взглянуть внимательно, они медленно и настойчиво раздвигают туман. Он словно бы тает. Да, да, определённо тает! Белёсая пелена чуть вздрагивает, редеет, расползается. Всё явственнее проступают сперва макушки деревьев, потом и кроны. Становятся различимы крыши дачных построек, силуэты теплоходов на реке. Туман плывёт, припадает ниже к земле, прячется за деревьями. И вот – всё засияло вокруг: река между зелёными берегами, голубое небо над рекой, бесчисленные окна в домах. Отчётливо видно, как покачиваются лодки на мелких волнах. Каждый предмет выступает необычайно рельефно. Жизнь проснулась. Она приветствует солнце, победившее мрак.

Именно в эту раннюю пору Гаухар, придерживая на плече махровое полотенце, вышла на берег. Казалось, на мягко очерченном лице молодой женщины ещё не развеялась лёгкая утренняя дремота, а в каждом движении стройной фигуры чувствуется медлительность. Но эта истома через какие-то минуты исчезнет. До прохладной воды осталось всего несколько шагов. Чёрные миндалевидные глаза Гаухар широко открылись, лицо оживила улыбка. Она мельком огляделась, хотя за лето не раз видела этот отлогий берег. Так и есть – уровень реки в прошлом году был значительно выше, волны плескались почти возле дачи. А сейчас, чтобы добраться до кромки воды, ей пришлось вон сколько прошагать по изжелта-белому песку. Нынешним засушливым летом Волга явно обмелела: там и здесь выступили островки, от коренного русла отделились с обеих сторон несколько узких рукавов.

Берег пустынен. Неразъехавшиеся дачники ещё спят, никто не копается на приусадебных огородах, да и в город на работу ехать ещё не время. Нет ни души и на самом пляже. Купальщиков стало значительно меньше, а в конце месяца сюда будут приходить только любители, да и те окунутся, нырнут наспех и скорее побегут домой.

Молодую учительницу Гаухар нельзя назвать заядлой купальщицей. Всё же она достаточно закалена и, не боясь простуды, купается вплоть до осени. Сейчас ещё не чувствуется осенняя хмурость. Вокруг много тепла, света и летних красок. Чуть прищурясь, Гаухар с улыбкой смотрит на разгорающееся солнце, на широкий простор реки. В этой её улыбке, в свободной, непринуждённой позе угадывается радостное ощущение жизни и собственной молодости. Словно боясь вспугнуть в себе эту лёгкость, счастливое забвение, она не спеша сняла халат с крупным цветастым узором, поправила голубую резиновую шапочку на голове, осторожно шагнула вперёд, всем телом бросилась в прохладную воду. У неё захватило дыхание. Но это всего лишь на миг. Она поплыла, сильно и размеренно взмахивая руками.

Хорошо искупалась, вволю. На берегу растёрлась полотенцем, накинула халат. Потом, сняв резиновую шапочку, распустила длинную косу. Оказывается, волосы всё же намокли. Она рассыпала пряди по спине. «Пусть подсохнут, дома заплету». И загляделась на Волгу. Величава река в своём плавном колыхании. Сколько в ней скрытой мощи! Вобрать бы в себя хоть малую частицу этой силы – и всю жизнь не знать, что такое усталость.

Вот странно, – едва Гаухар открыла дачную калитку, настроение почему-то упало. Может быть, цветы навеяли грусть? Всё лето она ухаживала за клумбой. И цветы удались на редкость яркие, крупные. Но вот в последние дни стали терять свежесть. А сегодня уныло поникли, поблёкли. Что ни говори, лето кончается. Придётся каждое утро срезать букет и ставить в вазу. Конечно, они будут украшать комнату. Но жаль – ненадолго. Не рвать цветы, пусть красуются всю зиму, наперекор морозам и метелям! Почему природа так беспощадна к собственному творению? Неужели человек бессилен в этом случае и ничего не может изменить?

Но – надо ли изменять? Ведь некоторые законы природы не терпят вмешательства человека.

Впрочем, чего мудрить? У Гаухар есть дела посерьёзней, чем забота о клумбе. Но тут же мелькнула другая мысль: а может, не случайно возникла эта смутная тревога? Пожалуй, одно с другим связано. Человек очень сложно устроен, не всегда легко разгадаешь, откуда то или иное настроение. Это у Горького прочитала она: дети – цветы жизни. И вот – ей доверили воспитание ребят. Учеников в группе не меньше, чем цветов на этой клумбе. У каждого ребёнка уже сейчас намечается своя индивидуальность. Своя, неповторимая! Судьба, будущее ученика, во многом зависит от воспитателя. Разовьются и восторжествуют лучшие задатки детской души или зачахнут, убитые нахлынувшим холодом? Правда, советская школа за полувековую свою историю накопила немалый опыт. Сумеет ли Гаухар воспользоваться этим опытом – отомкнуть драгоценную копилку? У неё ведь за плечами всего лишь педучилище. Сейчас она заочно учится в институте. Но не сразу принесёт плоды эта учёба. Нелегко даётся Гаухар преподавательская работа. В затруднительных случаях она, бывает, теряется. Приходится заглядывать в учебники, советоваться с более опытными коллегами. И всё же трудные вопросы не убывают. Жизнь идёт вперёд, становится всё многограннее, сложнее. Круг науки раздвигается всё шире. Меняется психология детей, характер интересов. А учебные программы! Что ни год – новшества. Не велика ли нагрузка на ребят? Обо всём этом ежедневно говорят, спорят старшие преподаватели. Они испытующе приглядываются друг к другу, словно прикидывают: у всех ли хватит сил и знаний по теперешним временам?

А каково Гаухар в её годы? Конечно, она не одна в школе такая. Другие тоже тревожатся. Есть и спокойные. Эти идут по лёгкой, проторённой дорожке. Чего вперёд загадывать… Жизнь покажет, где правая сторона, где левая. Всё утрясётся. Нет, такие рассуждения не для Гаухар. Ей хочется заглянуть вперёд, чтоб не отстать от жизни, не очутиться на глухом пустыре. Теперешнее беспокойство её зародилось не вчера. И вот сегодня подступила какая-то особенная тревога.

Беглым, рассеянным взглядом она осмотрелась вокруг. Всё знакомо и всё как бы чужое. Дачный участок невелик. На нём уместились несколько сосен, летняя кухня, небольшой гараж. Главная дорожка усажена по обе стороны разноцветными флоксами. Но и любимые флоксы не радуют. Уже не оглядываясь на цветы, Гаухар прошла к крыльцу.

Внутри дачи, если не считать совсем крохотной передней, две комнаты: в первой, большой, – столовая, она же гостиная; во второй, что поменьше, – спальня. Дверь между ними после того, как Гаухар ушла купаться, так и осталась открытой.

На цыпочках Гаухар подошла к двери и, вытянув шею, заглянула внутрь. Джагфар, обняв подушку, мирно посапывая, всё ещё спал. Гаухар молча покачала головой, улыбнулась. Она переоделась на террасе и уже намеревалась пойти в летнюю кухню приготовить завтрак.

Но из спальни послышался хрипловатый спросонья голос Джагфара:

– Это ты, Гаухар? Сколько времени?.. О, ещё рано! Чего ты поднялась чуть свет?

– Я уже искупалась. Иди и ты освежись, вода замечательная.

– Не говори чепухи.

Джагфар с наслаждением зевнул, – должно быть, потянулся при этом.

– Смотри, спугнёшь сон, – рассмеялась Гаухар.

Проходя на кухню, она не удержалась, опять взглянула на клумбу. Цветы не тянулись к солнцу, в их склонённых головках было что-то обречённое. «Да, придётся сорвать, время пришло», – снова подумала Гаухар. Эта навязчивая мысль начинала раздражать её. Она ведь и раньше знала: цветы выращивают для того, чтобы срывать. Чего же тут необыкновенного? Но, видно, не зря говорят: не в своё время и птица не запоёт, – значит, не случайно ей приходит в голову одно и то же.

Хлопоча на кухне, Гаухар то и дело смотрела на часы. Впрочем, чтобы приготовить лёгкий завтрак, не так уж много надо времени; в полдень Гаухар пообедает у себя в школе, а Джагфар – в институте. А вот для того, чтобы запастись чем-нибудь на ужин, предстояло зайти в магазин или на базар. Семья у Гаухар не ахти какая, но всё же и для двоих надо что-то купить, ведь ни в городской квартире, ни на даче никаких припасов нет. Гаухар первое лето допускает такую беззаботность. Бывало, уезжая на дачу, она оставляла дома кое-что из непортящихся продуктов. А нынче Джагфар настоял: «Хоть раз отдохнём без всякой заботы». Уступив ему, Гаухар всего один раз в неделю заглядывала на городскую квартиру, чтобы проверить, всё ли благополучно. Впрочем, нельзя винить в беспечности одного Джагфара. Гаухар и самой хотелось этим летом не обременять себя лишней заботой. Вот начнутся занятия в школе – другое дело: на дачу можно будет приезжать только на воскресенье, да и то при хорошей погоде. А остальные шесть дней жизнь известная: едва кончатся уроки, беги сломя голову в магазин, если завуч или директор не придумают какого-либо совещания.

Говоря откровенно, Гаухар думала не только о безмятежном отдыхе. Ей хотелось закончить начатые весной этюды. В детстве и юности Гаухар не довелось учиться в художественной школе, хотя её всё время тянуло к рисованию. Пока были живы родители, они баловали единственную дочь, и девочка могла бы позволить себе такую роскошь, как увлечение рисованием. Но в те, хоть и не очень давние, годы кто в небольшой татарской деревушке мог знать, что рисование не пустая забава? Позднее, во время занятий в Арском педучилище, это её стремление как-то само собой заглохло. А на последнем курсе она увлеклась Джагфаром, вышла за него замуж. Тут уже отодвинулось на задний план не только рисование. Всё же училище Гаухар окончила далеко не последней. Муж не пожелал, чтобы она преподавала в сельской школе, да и сама Гаухар не особенно рвалась к этому. Нашлась работа и в городе. Ведя начальные классы, она не могла не обратить внимание на некоторые особенно забавные детские рисунки и сама как-то невольно снова потянулась к рисованию. Джагфар не возражал против этого, полагая, что эта временная прихоть молодой жены вскоре пройдёт. Действительно, на какое-то время Гаухар словно забывала о кисти и красках, сомневаясь в своих способностях. Потом снова садилась за мольберт. Это её непостоянство ещё больше утверждало Джагфара в прежней мысли: женские причуды не следует принимать всерьёз, пройдёт и у Гаухар блажь.

Сам Джагфар в ту пору заканчивал кандидатскую диссертацию. Гаухар без напоминаний мужа знала, как много связано с этим, и поставила своей задачей создать Джагфару необходимые условия для успешной работы. Поначалу это казалось не так трудно: можно и о муже заботиться, и для рисования находить время. Но у женщины столько набирается докучливых мелочей в домашнем хозяйстве, что порой из-за них приходится откладывать нечто более важное. Так случилось и с Гаухар, она ещё раз отложила свои рисунки.

Но вот успешно закончена и защищена диссертация. Джагфар получил более высокую должность, значительно увеличился его заработок. Со свойственной ему оперативностью Джагфар построил на берегу Волги небольшую дачу. Но без машины невозможно в полной мере пользоваться благами дачной жизни. Был куплен «Москвич».

Теперь Гаухар легче стало хозяйничать. Поубавились и заботы о муже. Нет, она не охладела к кистям и краскам. Давнее увлечение сохранилось, словно золотая искра под неостывшим пеплом. Правда, повзрослев, Гаухар трезвее смотрит на своё пристрастие, уже не мечтает стать знаменитым художником. Но для собственных небольших радостей можно ведь остаться просто вдохновенным, достаточно грамотным любителем – она охотно рисует волжские пейзажи, портреты учеников своего класса. Иногда муж полушутя-полусерьёзно говорит ей, что художнику необходимо разнообразие, это обогащает талант. Почему бы ей не расширить круг «натурщиков» за счёт ребят из других классов? Гаухар с кроткой улыбкой возражает: «Пожалуйста, Джагфар, не мешай мне, я ведь просто так, для забавы». Скажет и после своих слов несколько минут сидит в молчаливой задумчивости.

Среди зарисовок есть у неё портрет мальчика по имени Юлдаш. Знакомые в один голос говорят: «Вот это интересная, почти законченная вещь!» Но самой Гаухар что-то не нравится в портрете. За лето много раз переделывала его. И чем больше работала, тем глубже становилось недовольство. К осени совсем забросила. «Вот начнётся новый учебный год, ещё понаблюдаю в школе за Юлдашем. Может, пойму, чего не хватает в портрете».

* * *

Пока Гаухар готовила завтрак, Джагфар встал, умылся, потом внимательно осмотрел машину в гараже – совсем новенький, последней марки, «Москвич». Многим и не снится такой. Джагфар погладил ладонью капот. Это означало высшее удовлетворение. Он не разговаривал с машиной, как другие, не нахваливал её, не говорил ласковых слов. Свою молчаливую любовь он хранил глубоко в сердце, не разменивал её на слова.

Они завтракали весело, с шутками. Настроение у Гаухар было замечательное. Рассеялись непонятные утренние тревоги. Она трунила над Джагфаром: «При такой любви к «Москвичу» тебе не нужно было жениться». Он отшучивался: «Ничего, одно другому не мешает». Эти последние дни августа они провели как никогда хорошо, дружно и легко, словно отдавали благодарную дань погожему лету.

Первого сентября Гаухар встала необычно рано. За завтраком она торопила Джагфара. Он мельком взглянул на часы, рассмеялся.

– Владельцу собственной машины незачем так рано выходить из дому! Езды до города всего минут двадцать пять, а у нас полтора часа в запасе.

Но, посмотрев на озабоченное лицо жены, он вспомнил, какой нынче день, и не стал больше возражать. Сегодня Гаухар ни минуты лишней не пробудет дома. Сказав после завтрака традиционное «рахмат»^[1], муж поднялся из-за стола.

Вскоре Джагфар, высокий и подтянутый, без шляпы, в отлично сшитом чёрном костюме и лёгком плаще нараспашку, прошёл через сад, вывел из гаража машину, рядом положил свою синюю папку со служебными бумагами. Гаухар устроилась возле него. Машина легко покатила по улице. Впрочем, улицы как таковой в дачном посёлке не было, строения тянулись не сплошь и не прямыми рядами. «Москвич» свернул на асфальтированную шоссейку. Джагфар не любил быстрой езды, однако на асфальте не удержался и прибавил скорость. Но мысли Гаухар неслись ещё быстрее. Ей было о чём подумать.

Вот и начался шестой год её учительствования. Каждое первое сентября она встречает с особенным волнением. Она соскучилась по классу, по детям. И особенно волновалась перед встречей с «первоклашками». Возможно, здесь имело значение то, что своих детей у неё не было. Сказать по правде, Гаухар очень беспокоило и огорчало это обстоятельство. Она не знала, кто тому виной, и до сих пор не могла набраться духу, чтобы посоветоваться с врачом. Что касается Джагфара, его не особенно трогало, что у них в семье до сего времени не появился ребёнок. «Ещё успеем обзавестись этой мелочью, сперва надо пожить для себя, жизнь не приходит дважды», – говаривал он. Конечно, Джагфар рассуждал так беспечно, словно бы в шутку, из желания не расстраивать лишний раз жену. Больше того – он всю вину за бездетность брал на себя. Гаухар верила и не верила этому, но оспаривать не хотела: не очень-то было приятно доискиваться. Оставалось одно утешение – привязанность к ребятишкам своего класса.

Показалась окраина города. На первых же улицах стало видно, что сегодня первое сентября. Школьники одеты по форме: у ребят выпущены из-под курточек белые воротнички, девочки в белых фартуках; у всех портфельчики и букеты цветов в руках. Идут в сопровождении родителей, бабушек, дедушек. Идут торопливо – боятся опоздать и от волнения спешат. Глядя на них, Гаухар невольно улыбалась, растроганно думала: «Птенчики глупые, не только вы, но и кое-кто постарше волнуется». Теперь она удивлялась: «Как это я целое лето прожила, не видя ребят? Нет, без них чего-то не хватает в жизни». Она поймала себя на том, что уже не впервые так думает и каждый раз с горечью возвращается к раздумьям о собственном ребёнке. Человеку присуще временами забывать о своей неполноценности, чтобы потом с ещё большим сожалением вспоминать о ней.

Знакомая четырёхэтажная школа. Асфальт, газоны между дорожками, и всюду ребятня.