© Тынибеков Абай, 2024

© ТОО «Издательство «Фолиант», 2024

Пролог

Оскудела сакская земля. Много летняя засуха истощила её до неузнаваемости. Пустыня нещадно наступала на некогда благодатные степи, захватывая их и покрывая песками на огромные расстояния. Полынь уступала место саксаулу и солянкам. Оксианское озеро высохло настолько, что превратилось в болото. Возникшие на его берегах бурые суглинки в отличие от рыхлых песков уже не впитывали в себя изредка выпадавшую дождевую влагу, а испаряли её со своей поверхности, оставляя всю прибрежную равнину необычайно гладкой и безжизненной, а воду в нём, прежде пресную, превращали в непригодную для питья из-за солоноватого вкуса.

Племена массагетов и тиграхаудов отступали с насиженных мест под натиском сильных зимних морозов и бесконечных летних пыльных бурь, всё больше прижимаясь к берегам реки Яксарт. Люди теснились на небольшой территории, вынужденно вступая между собой в кровопролитные стычки за каждый клочок живой земли, чтобы любой ценой отстоять его для сохранения жизни своим потомкам. Попытки вождей хоть как-то повлиять на ситуацию были тщетны и со временем почти прекратились. Наступил период хаоса. Всё чаще средь тревожных ночей слышались звуки сражений. Кто-то вновь совершал набег на соседнее с ним поселение, вырезая там своих собратьев, угоняя остатки их скота, ставшего бесценным после столь продолжительного мора. Никакие призывы умудрённых старцев к благоразумному поведению не могли остановить доведённых до отчаяния голодных саков. Всюду текла людская кровь, и уже никто не обращал внимания ни на принадлежность к тому или иному племени, ни на родство между собой. Наступило дикое время главенства силы над разумом.

Мужчины уже не предавались воспоминаниям о былых достойных временах, а женщины уже не верили в то, что в скором будущем произойдут добрые перемены в их жизни и особенно – в судьбах их детей. Казалось, все люди забыли о том, кто они есть на самом деле, о том, что можно думать и поступать иначе, нежели они дозволяли себе теперь. Мольбы о ниспослании покоя и еды, еды и покоя заслонили все другие помыслы и слова. Каждый неистово и исступленно шептал их и наяву, и во сне, но уже не всякий задумывался об их истинной сути. Для этого попросту не хватало сил, всецело потраченных на борьбу за выживание, отнятых противостоянием, доведшим до крайнего истощения. Очерствевшие души существовали в изможденных телах сами по себе, словно и не были никогда с ними единым целым.

Часть первая. «…И бывали дни безверия и отречения»

329 год до н. э.

Глава первая

Одинокий всадник находился на самой вершине высокого холма. Шквальный ветер своими мощными порывами едва не сдувал с ног его скакуна, налетая с каждым разом всё сильнее, словно не желал встречать на своём пути даже такую, казалось бы, ничтожную преграду. За долгих четыре года этот страшный посланец небес изрядно нагулялся на бескрайних степных просторах, разметая всю живность, подгибая её под себя, зачастую забирая людские жизни, но не насытившись ещё вдоволь и продолжая свои неустанные жуткие игрища.

– Чем же мы провинились перед тобой, о великое небо! Когда ты вновь обуздаешь и вернёшь к себе своего слугу потешаться с облаками и оставишь в покое нашу многострадальную землю? В зимы он иссекает нас снежными иглами. Летами же избивает нас песчаными бурями. Будет ли этому конец? Жизнь едва теплится в степи. Уже почти нет скота. Людей скоро тоже не станет. Они и так едва не лишены разума, а ты всё продолжаешь насылать на их бедные головы этот бесконечный ветер, – шептал всадник, взирая сквозь бурю на небосвод.

* * *

Всадник оглянулся. Внизу, в сплошной пыльной завесе, словно в густом тумане, медленной вереницей продвигались полторы тысячи кибиток. Изредка до его слуха доносились поскрипывания огромных деревянных колёс и хлопки старых дырявых пологов. По бокам, управляя уставшими волами, сильно пригибаясь под ветром, шли мужчины. Под натянутыми шлемами их лица, так же как и у него, были прикрыты до самых глаз тряпичными лоскутами. Впереди обоза находилась сотня конных воинов. Позади тянулся небольшой табун лошадей. Чуть поотстав от него, двигались тридцать шесть сотен войск.

«Да, мало нас осталось. Если в это лето не закончится ненастье, то до следующего никого уже не будет в живых», – подумал всадник.

Он осторожно спустился с холма и направил скакуна вдоль кибиток, стараясь рассмотреть сидящих в них женщин и подростков. Стариков и младенцев не было. Первые уже все вымерли, а вторые почему-то не рождались в эти годы. Проследовав до передовых воинов, он велел сотнику выслать вперёд отряд дозорных, дабы те осмотрели всю округу и нашли подходящее место для ночёвки.

– Вот что, сотник, здесь недалеко должно быть заброшенное поселение. Пусть дойдут до него. Там наверняка есть колодец. Он очень нужен нам, – всматриваясь вдаль сквозь пелену пыли, произнёс он.

– Слушаюсь, правитель, – тот склонил голову, стегнул плёткой коня и подлетел к ожидавшим его воинам.

Десятник, внимательно выслушав его, тут же умчался со всеми своими людьми, растворившись в наступающих сумерках.

* * *

Бывший стан одного из вождей массагетских племён встретил путников унылой опустошённостью. Даже в темноте, выделяясь своими чёрными бесформенными силуэтами, проглядывались давно обрушившиеся строения, издали напоминающие по своим формам больше нагромождения низких скал, нежели людские творения. В двух местах уже горели костры, разожжённые дозорным отрядом. Их тусклый свет всполохами освещал ближние к ним руины, отчего те обретали необычный жёлтый цвет. Между ними на довольно большой площадке поставили в круг кибитки. Недалеко от них, окружённый со всех сторон низкими повалившимися стенами, был большой загон для скота, куда и впустили совместно со всеми лошадьми распряжённых волов. Из скудного запаса для них набрали немного пшеницы и ячменя. Женщины с детьми засуетились, разжигая костры.

– Правитель, он находится вот здесь, – десятник дозорного отряда стоял в свете факела чуть в стороне от загона.

Старший подошёл к нему и стал вглядываться под ноги. Десятник склонился и вместе с подошедшим к нему воином с усилием за что-то потянул. Лишь присев, старший понял, что это были конские шкуры, сложенные в несколько слоёв. Под ними, окаймляясь слегка раскрошенными кирпичами, зиял чернотой колодец. Правитель подобрал камушек, протянул руку вперёд и разжал пальцы. Тут же донёсшийся до слуха тихий всплеск воды засвидетельствовал о её близком нахождении.

– Напоите одну из ослабших лошадей. Сами пока не пейте, – поднимаясь и убрав с лица повязку, повелел старший сотнику.

– Слушаюсь, правитель, – покорно склонил голову военачальник.

Стоявшие в нескольких шагах от них женщины, готовые уже набрать воду, услышав его слова, развернулись и ушли к кострам.

– Ничего, немного потерпим, – посмотрев им вслед, прошептал старший.

Ветер по-прежнему не унимался, но здесь, в этом месте, на тыкаясь на остатки строений, он был уже несколько слабее, отчего люди ощущали долгожданное затишье. В темноте на четырёх окраинах поселения среди завалов стояли парные караульные, зорко следя за округой. Ближе к полуночи к костру, у которого сидел старший, тихо подошёл человек.

– Ну, что там? – спросил его старший.

– Уже набирают. С конём всё в порядке, – присев, ответил тот. – Скоро будем поить лошадей и волов.

– Хорошо, – кивнул старший и вновь перевёл взгляд на огонь.

– Тебе нужно отдохнуть, – подкидывая хворост в костёр, тихо произнёс человек.

– Знаешь, Чардад, а ведь все эти поселения построил мой дед Дантал. Ему тогда было лет на десять больше, чем мне теперь, а он уже столько успел сделать, – взглянув в глаза соратнику, задумчиво начал старший. – Вот эти колодцы были вырыты по его велению. Тогда все они служили процветанию земли, теперь же спасают остатки народа.

– Я многое слышал о нём, Дассария, он был могучим властителем. Мой дед Трафардар был очень дружен с ним и крепко любил его. Выходит, мне сейчас столько же лет, сколько было тогда великому правителю, – вздохнул собеседник.

– Мои дяди Карий, Рум, Гайат, Боро, Сунна, Далл и мой отец Турия продолжили его дело, правя землями по два года, как он завещал, но не у каждого из них всё получилось так, как он хотел. Ну а мне… – Дассария запнулся на полуслове и опустил голову.

– В том, что творится, нет твоей вины. На всё воля небес. Будь на твоём месте кто-то другой, и он бы ничего не изменил, не исправил. Ты можешь править людьми и влиять на них, но тебе не подвластны его творения, – Чардад взглянул на небо.

– От этого не легче. Да и людей почти нет. Только вы остались у меня. Ты, вождь целого племени, кто не так давно командовал десятью тысячами, теперь под рукой не имеешь даже сорока сотен воинов. Те, кто пролили друг другу кровь у берегов Яксарта, больше никому не навредят. Они уже никогда не станут ни братьями, ни врагами. Неужели всё кончено? Если нам не удастся объединить все наши силы, то ничто не сможет остановить греков в борьбе за власть над землями саков. Их одолевает вовсе не та жажда, что докучает нам, – досадно мотнув головой, Дассария замолчал.

Со стороны колодца уже слышался плеск воды, воины поили лошадей и волов. К своим кострам прошли сотники и десятники. Женщины принесли воды и немного еды. Приступили к трапезе.

– Утром нужно будет отправить по округе небольшие отряды лазутчиков и узнать, нет ли людей. Сами же побудем пока здесь, – высказался Дассария.

– Слушаюсь, правитель, – кивнул вождь.

Вскоре все в лагере уже спали. Только караульные бесшумно сменяли друг друга.

* * *

Двадцатипятилетний Дассария, последний потомок великого хромого властелина племён массагетов и тиграхаудов Дантала, его внук от младшего сына Турии, шесть лет назад, после смерти отца был провозглашён всем народом верховным правителем. Сакская земля продолжала процветать и прибавляться населением. Прошло всего два года его правления, и первые отголоски ненастья стали проявляться ужасающим зимним холодом, а уже следующим летом оно обрушилось во всю свою мощь, явившись нестерпимым зноем на поселения и пастбища. Дикая природа бесновалась, не обронив в это лето на землю ни единой капли дождя, всё усиливая жару, наполняя воздух раскалёнными порывами. Целый год люди в кочевьях со свойственной им терпеливостью провели в ожидании ослабления этого неимоверного натиска, но подступившая осенняя пора показала, что не произойдёт ничего, напоминающего предыдущие благодатные годы.

Морозы ударили задолго до зимы, а весна, та, к которой они привыкли, так и не наступила, и после стужи внезапно задули горячие ветра, выбивая из-под ног всю влагу, иссушая землю, уничтожая весь её растительный покров. Всюду сквозь завывание ветра стало слышно жалобное блеяние овец и коз и непривычно частое утробное мычание быков и коров. Ещё ближе подступили пески, от которых сильными удушающими завихреньями неслись тучи пыльной россыпи. Мелкие речушки и небольшие озёра исчезали прямо на глазах, оставляя после себя испещрённые паутинами трещин неглубокие русла и днища. Дозорные отряды постоянно выезжали в разные стороны, преследуя лишь одну цель – найти подходящие пастбища, но как они ни старались, а обнаружить их не могли, так как таковых уже не оказалось. Везде царило одно и то же.

Только побережья вечного Яксарта в его нижнем течении продолжали неизменно нарождать сочные травы. Со всей степи потянулись к ним сакские племена. К концу лета все прибрежные долины были полностью вытоптаны тысячами копыт. Наступил падёж скота. Туши не успевали зарывать, и в отдалении всё росли их нагромождения, от которых неслись зловонные, тошнотворные запахи. Выпавший ранний снег нещадно добивал самую слабую часть живности – ягнят и телят. Лишь лошади, неприхотливые верные животные, ещё чудом держались на ногах, ведя с собой жеребят, и продолжали отбивать копытами белый покров в поисках редких пожухлых стебельков. От чрезмерной тесноты новых поселений и близости к ним скотомогильников начали болеть люди. Первыми умирали старики и малые дети. Ночами всё ближе и ближе к стоянкам стали слышны волчьи завывания. Они целыми стаями устраивали пиршества. Несколько раз сотни воинов выступали на их отстрел, но те бесконечно прибывали, и уничтожить их полностью не удавалось.

Всё чаще среди народа стали возникать споры. Причины были всевозможные, порой абсолютно не относящиеся к таким трудным условиям жизни. Достаточно было кому-то одному не так что-то сделать или не к месту высказаться, и этого хватало для вспышки распрей. Нервные, раздражённые и измождённые до крайности люди были не в состоянии спокойно выдерживать столь близкое присутствие огромного числа сородичей. Каждому стало казаться, что его сосед подворовывает что-то у него, а со временем приходила ничем, впрочем, не подтверждённая уверенность в этом. Начались частые и яростные схватки, но вовремя оповещённый верховный правитель тут же брал смутьянов под стражу и содержал в изоляции несколько дней до полного их успокоения. Прошло какое-то время, и до него донеслись слухи о более масштабных проявлениях людского недовольства, выражавшихся в столкновениях между племенами. Такое положение становилось очень опасным. Призванные к Дассарии двенадцать вождей массагетов и восемь вождей тиграхаудов заверили его о немедленном наведении порядка в своих лагерях. Вскоре он убедился в их исполнительности. Несколько бунтарей были прилюдно казнены. Народ смиренно притих.

Пролетело ещё два страшных года, унесших с собой жизни почти половины всего населения. Из живности осталась лишь треть лошадей. Больше ничего не было. Среди прошедшей последней зимы, несмотря на все предпринимаемые меры, всё-таки случилось первое ожесточённое сражение между племенами массагетов и тиграхаудов. Кровь лилась рекой. Неимоверным усилием Дассарии удалось успокоить саков, но все его старания так и не привели к миру. Теперь в их душах зародилась кровная вражда, и при такой неразберихе трудно было понять, кто из них прав, а кто виноват. В бойне полегло почти двадцать тысяч воинов. После такого небывалого массового столкновения некоторые из вождей, избегая его повторения и не желая больше находиться рядом с остальными, увели остатки своих племён неизвестно куда.

Неожиданно к сакам подступила и другая беда. В этот же год с самого наступления весны в соседнюю с ними Согдиану из области Бактрия внезапно вторглись полчища македонянина Александра – грека Ксандра, как нарёк его степной народ. Он осадил и вскоре захватил её главный город Мараканд. В начале лета часть его войск уже подошла к берегам реки Яксарт, к её самому южному изгибу. Не вступая с ними в сражение, верховный вождь массагетов и тиграхаудов Дассария отступил на северо-запад своих земель – слишком неравны были силы. Почти каждую ночь неожиданно снимались со стоянок и, не прощаясь с ним, уходили вожди, возглавляя своих людей. Описав полукруг и вновь вернувшись к восточным землям, где прежде, ещё при его деде Дантале, проходила граница с тиграхаудами, которых тот завоевал и покорил при последнем своём сражении, не доходя до нижней излучины Яксарта, царь Дассария остановился. Он упорно не хотел покидать исконно сакские края.

* * *

На заре Чардад пробудился и вскочил на ноги, разминая тело. Дассарии у костра уже не было. Оглянувшись по сторонам, Чардад увидел его стоящим на стене загона и смотрящим куда-то вдаль. Без шлема он выглядел как-то иначе, не столь сурово, более привычно и даже обыденно. Его длинные золотистые волнистые волосы сильно развевались на ветру, отчего он часто поправлял их, убирая с лица. Чардад, как и все, уже давно привык к его довольно странному виду, не характерному для чернявых саков. Он знал о том, что такой цвет волос достался Дассарии от его бабушки, гречанки по происхождению, но почти всю жизнь проведшую здесь, в степи. Из рассказов своего деда он помнил, что все саки называли её царицей Аритией Златовласой, и сейчас, глядя на её внука, он пытался представить, как могла она выглядеть, но ничего из этой затеи у него не получалось. Перед его глазами сразу возникал облик Дассарии. Подойдя к нему, Чардад спросил:

– О чём задумался, правитель?

– Да так, Чардад, о разном. Никак не могу поверить, что во всех этих необъятных просторах мы не найдём своих людей. Куда они разбрелись? Мы столько прошли, а ни одной живой души не повстречали на своём пути. Не могли они все погибнуть. Нет. Мы ведь ещё держимся, а среди вождей все до единого очень крепкие мужи, и так просто они не склонятся перед волей судьбы, – спрыгивая со стены на землю, уверенно произнёс тот. – Я верю, что нам с тобой однажды всё же удастся собрать большое войско и выбить из нашей земли всех пришлых завоевателей. До сих пор ещё никто не осмелился вступить в неё безнаказанно и тем более стать победителем. Эх, если бы не это ненастье, мы бы давно разгромили их.

– Дассария, а в тебе ведь тоже течёт греческая кровь. Выходит, к нам пришли не совсем уж и чужие для тебя люди. Я прав? Как ты считаешь? – рассмеялся Чардад, похлопывая друга по плечу.

– Не шути так, Чардад! Ты же знаешь, что я сак и только сак. Моя добрая бабушка хоть и была гречанкой, но даже думала на сакском языке. Вот, брат, как было-то на самом деле. Она никогда не забывала о своей далекой отчей земле, но любила всем сердцем только эти края, где провела всю жизнь рядом с самым дорогим ей человеком – моим дедом Данталом, – незлобиво парировал Дассария.

– Ладно, Дассария, не бери в голову. Я ведь это сказал просто так, для красного словца. Прости, коль что-то не то допустил. Не хотел я обидеть тебя, – уже серьёзно добавил Чардад.

– Да нет, чего уж там, всё нормально, я ведь тоже понимаю тебя. Какие могут быть обиды между нами. Хотя, конечно, признаюсь, что в душе мне неприятно оттого, что именно её сородичи пришли вдруг в наши земли. Этого не должно было быть, – с грустью произнёс Дассария.

– Прости меня. Я не то сказал, – Чардад виновато взглянул ему в глаза.

– Не стоит, Чардад. Ты ведь отчасти прав, и от этого мне уже никуда не деться, – улыбнулся Дассария.

Они подошли и присели к костру.

– Скажи, Дассария, а ты их языком владеешь или понимаешь хотя бы? – успокоившись, спросил Чардад.

– Да откуда же? Аритию Златовласую, бабушку, я и не видел. Ты ведь сам об этом помнишь. Я вон когда появился на свет. Даже моему отцу уже было сорок лет, – ответил Дассария, отпив воды.

– Да, жаль. Пригодилось бы, – с досадой произнёс Чардад.

– Смотри-ка, вроде сегодня немного тише стало. Ветер стих, ты заметил? – осматривая утренний небосвод, прошептал Дассария.

– И то верно. Может, пришёл конец ненастью? Как ты думаешь? Мне не очень верится в это, – также взирая ввысь, спросил Чардад.

– Не знаю, что и ответить тебе. Хорошо бы так. Легче бы стало, – глаза Дассарии блеснули.

Подошла молодая женщина, принесла еду. Взглянув на куски парящейся конины и лишь теперь уловив витавший по округе ароматный запах, Дассария удивлённо и настороженно посмотрел в глаза собеседнику:

– Откуда это? У нас ведь только вяленое мясо? А это свежее.

– Не тревожься. С той кобылицей, которую напоили из колодца первой, всё в порядке. Она жива. А это один из самых старых наших жеребцов. Он чуть не пал в прошлую ночь. Что-то с одной ногой у него случилось. Вот его и решили заколоть. Зачем зря мясу пропадать, – спокойно ответил тот.

– Что ж, раз так вышло с ним, людям и в самом деле впору поесть, хоть немного, но свеженины. Устали все, особенно женщины и дети, – взяв кусок и ловко отрезая от него часть, произнёс Дассария.

Они ели молча, наслаждаясь вкусом свежего мяса, тщательно и подолгу прожёвывая его, выдавливая соки крепкими зубами.